По гарду бежала свора.
Подхватив детишек, бабы прятались за изгородями, размалеванными оберегами от злых мороков. Мужчины крепче сжимали серпы и осиновые колья – первое, что под руку попало, – и готовы были сполна расплатиться за жизнь и здоровье родичей. Но даже самые свирепые воины боялись до дрожи в коленях. Такого не припомнят и древние старцы. Где это видано, чтобы псы – полсотни, не меньше – топтали деревянный настил между избами, словно они здесь хозяева? А во главе своры – черноволки-людоеды!
Закованные в костяные панцири, черноволки бежали бок о бок с одомашненным зверьем. У каждого людоеда по три пары лап, перевитых веревками вен. В такт шагам дергались длинные чешуйчатые хвосты с ядовитыми шипами на концах. Стрекотали перепонки недоразвитых драконьих крыльев на мускулистых лопатках. А морды у этих тварей похожи на свиные рыла, только уродливей и в зеленой пене.
Всем известно, что черноволки охотятся ночью, а днем спят в глубоких норах Чужого Леса. Редкому охотнику повезло увидеть черного людоеда и остаться в живых. А чтобы столько тварей сразу, в гарде, да при свете дня?..
Но самое чудно́е – собаки волчин не трогали, а черноволки не калечили псов. Вместе бежали. Тишина – и цок-цок-цок когтями по настилу.
По лицам воинов стекали струйки пота. Бабы зажимали рты детишкам, чтобы плач не подозвал зверье.
А вот и напрасно.
Своре не было дела до людского страха. Свору вел щенок-мастиф, такой крохотный и слабый, что едва переставлял лапы. Если щенка заносило к воротам Ингвара Родимца, то и свора двигала вслед, задирая лапы и брызгая на дубовые столбы мутной дрянью. Вывалив из пасти язык, щенок останавливался – и грозный черноволк, и облезлая шавка терпеливо ждали, когда собачонка отдышится и укажет путь.
Щенок вел свору на площадь, к виселице. К распухшему на жаре трупу молодой женщины, подвешенному за ноги и засиженному мухами.
Под кособокими, наспех сколоченными досками щенок упал, задрал лапы к небу и жалобно заскулил. Зверье подхватило.
Громче.
Громче.
Еще громче!
Опустились колья. Пальцы разжались, уронив заточенные лезвия. Рыдали дети, женщины успокаивали своих «зайчиков» и «лисичек». Чужая скорбь передалась людям. Свора оплакивала погибшего товарища, справляла тризну по родственнице. Труп. Боль. Громче!
И вдруг чья-то рука подхватила щенка. Рука, покрытая татуировками и белесыми отметинами стали.
Кто посмел?! Рыкнув, псы кинулись на высокую старуху, распустившую седые косы до пят. Клыки впивались в сухую грудь, щупали горло, но были бессильны причинить старухе хоть какой-то вред. Ее защищала ворожба. Под напором зверья старуха упала, но щенка из рук не выпустила. Она баюкала его и шептала:
