— Может быть, бракованная партия?
— Да нет, он пробовал несколько разных фирм.
— Значит, вы оба заядлые фотографы?
— Это наше хобби. Я в основном охочусь за птицами, а Сирилу нравилось снимать что-нибудь таинственное — знаете, всякие там брошенные подъемные краны в старых верфях на берегу реки, балки на фоне неба, закат в промышленном районе… Может быть, он как-то предчувствовал свою болезнь — «sic transit gloria mundi»[6] и все такое.
Данбар кивнул, не зная, что сказать.
— Весной мы собирались сплавиться по Клайду до Эррана, — добавил Праудфут.
— Здорово, — сказал Данбар, понимая, что Сирил вряд ли поедет.
Стивен решил взять дневник Шейлы с собой, отксерокопировать все, что сочтет относящимся к делу, и вернуть дневник на неделе. По дороге в гостиницу он купил бутылку джина и литр тоника. Ему хотелось выпить в конце этого трудного дня, однако он не испытывал желания идти куда-то или провести остаток вечера в гостиничном баре.
С наслаждением приняв душ, Стивен завернулся в темно-синий махровый халат и налил себе джина с тоником. Затем поставил стакан на тумбочку и, поудобнее устроившись на кровати, открыл дневник Шейлы Барнс. Он ожидал увидеть личный дневник, в котором будет упомянут пациент, о котором женщина очень переживала, но в руках его оказалось нечто большее. Выяснилось, что на протяжении всего времени работы Шейла фиксировала состояние всех пациентов, перенесших операцию по пересадке органа. Будучи опытной профессиональной медсестрой, она чувствовала большую ответственность за людей, находящихся на ее попечении, и, судя по всему, они играли большую роль в ее жизни. Со страниц дневника веяло искренней заботой, одинаковой по отношению ко всем пациентам.
Наконец Стивен добрался до описания того, что произошло с Кеннетом Лайнхэмом. В дневнике было все — внезапный подъем температуры, лихорадка, делирий, последовательная смена иммунодепрессантов, которые оказались неэффективными, горе родителей мальчика, консультации с коллегами и нарастающая уверенность, что ее пациенту пересадили неподходящий орган. Первоначальный страх Шейлы озвучить свои подозрения и последующее облегчение, когда она наконец решилась. Все это было записано черным по белому, и в записях этих не было ни грамма истеричности.
После смерти мальчика дневник стал свидетелем горького разочарования Шейлы от того, что ее наблюдения не были восприняты всерьез, и гнева в адрес тех, кто счел ее невротичкой. Постепенно нарастало ее разочарование в учреждении, когда стало очевидным, что сотрудники и руководство сплотились против нее. В дневнике была запись о встрече с местным журналистом, который вначале проявил интерес к словам Шейлы, но не стал доводить расследование до конца.