— Да нет, я имел в виду соседей по гостинице, — уточнил Дубов.
— Гречкина так и не появилась, а Oльховский остановился напротив туалета. Однако наблюдение затруднено повышенной многолюдностью.
«Что же делать? — думал Василий, поднимаясь к себе в контору. — Можно, конечно, задержать и „Антонину Степановну“, и „профессора Ольховского“, но что это даст? Нет, надо еще последить».
Размышления детектива прервал очередной выход на связь:
— Объект вернулся в гостиницу. Вы просили проследить за соседями — перед самым входом Чаликовой в отель появилась госпожа Гречкина. Она и профессор Oльховский вошли в «Кислоярочку» следом за ней.
— И где они теперь? — напряженно спросил Дубов.
— Чаликова вернулась к себе в номер, сразу следом за нею туда вошли и те двое.
— И давно они там?
— Минут пять. A, вот уже и вышли. Объект остался один в своем номере.
— Живая?! — вскочил из-за стола Дубов.
— Ж-живая, — не совсем уверенно подтвердил агент. — Но Гречкина и профессор Oльховский уже покинули гостиницу с чемоданами. Так быстро!..
— Проследите хотя бы за одним из них, — чуть не с мольбой попросил Дубов. — Возможно, это опасные преступники. A я сейчас буду в гостинице.
* * *
Надежда Чаликова относилась к числу тех женщин, которые привыкли выглядеть эффектно даже наедине с собой. A выглядела она так уже от природы. Разумный минимум косметики мило дополнял ее изначальные природные данные, создавая то, что мужчины называют: «Вот это женщина!». И все это, сдобренное проницательным умом, тонким юмором и находчивостью, делало Чаликову одной из лучших журналисток нашего времени.
Но за фасадом успеха и целеустремленности скрывалась легкоранимая женщина, создавшая себе такой образ и, как щитом, прикрывшая им свое сердце, однажды уже перенесшее горечь разбитой любви. Такое нередко бывает в нашей жизни — ты любишь человека, а он тебя нет. Банальная история, но сколько трагедий стоит за этой банальностью: сломанные судьбы, опустошенные души, загубленная жизнь. Слава богу, Надежда оказалась сильной и не сломалась. Но произошло нечто в ее душе, будто пронесся холодный вихрь, и она укрыла свое сердце за фасадом внешней легкости, в которую похоже, уже и сама начала верить. Она не позволяла себе никого больше впускать в свою жизнь, в свои чувства. Ради карьеры — говорила она себе, хотя на самом деле просто боялась вновь испытать горечь разочарований. И мужчины в ее жизни приходили и уходили, но ни одному из них не удавалось остаться в ее сердце. Более близкие же отношения она привыкла воспринимать как нечто, ни к чему серьезному не обязывающее. Многих знавших ее мужчин это вполне устраивало, но сама Надя все же где-то в глубине своего израненного и опустошенного сердца ждала, хотя даже самой себе не желала в этом признаваться. Что же она ждала? Наверное, того же, чего ждут все люди, но увы — не все обретают: величайшего счастья взаимной любви.