Юрий молча дул на ее пальцы, изредка целуя их.
Он потянулся к ней, чтобы поцеловать, как вдруг в десяти шагах от них возникла фигура Петра Ефимовича. Они не успели нырнуть в калитку, стояли растерянные, онемевшие от неожиданности.
Петр Ефимович, сутулясь, подошел к Тане, долго, пристально всматривался в ее лицо.
— Вот ты какая егоза, — сказал он с изумлением, но спокойно. — Ну, хорошо! Лыж у тебя завтра не отберу, но в следующий раз постараюсь включить тебя в лыжный пробег по пересеченной местности на пятьдесят километров. Тогда, надеюсь, ты устанешь. А сейчас — спать. Живо!
10
На другой день после возвращения с лыжного пробега Таня вернулась домой из института поздно вечером. До угла улицы ее провожал Юрий.
Сняв в прихожей обсыпанную снежной пылью шубку, она, бодро стуча каблуками, вошла в горницу.
Прохор Матвеевич и Александра Михайловна сидели за полом и пили чай. Таня бросила на диван набитый книгами портфель, подошла к небольшому зеркалу, поправила задорно поднявшиеся надо лбом волосы. Она увидела свои блестящие глаза, яркий румянец и испугалась.
Ей казалось, что уже все знают о ее объяснении с Юрием. Она боялась взглянуть на отца и мать и, стараясь дышать ровнее, делала вид, что занята своими волосами.
«Неужели я так и скажу маме: „Юрий — мой жених“?»— в величайшем смятении думала Таня.
— Ты где так задержалась нынче? — спросила Александра Михайловна, наливая чай.
— Сегодня у нас была добавочная лекция, — солгала Таня и зарделась до самых ушей.
Чтобы не вызвать подозрений, она села к столу, придвинула к себе стакан.
Мать пристально посмотрела на нее.
— Ты что так раскраснелась? У тебя не жар?
— Жар? Откуда? Там такой жуткий мороз, мама, что я еле добежала, думала, окоченею, — поспешила ответить Таня.
Прохор Матвеевич усмехнулся.
— Что-то я никогда не видел таких окоченелых, как ты. Цветешь, дочка, что маков цвет.
— И выдумают же, — фыркнула Таня и, не допив чая, убежала в свою комнату. Там она снова увидела себя в зеркале; прижав к горячим щекам ладони, долго всматривалась в свое лицо. Оно казалось ей незнакомым. На нее глядела из зеркальной дверцы шкафа другая, неизвестная девушка, с жадно раскрытыми губами и тревожно-смущенным взглядом.
— Юра… Юра… — раздельно и внятно прошептала она, с новым для себя волнением вслушиваясь в звучание до этого чужого ей имени.
Она представила себе, как Юрий стоял на коленях у ее ног и застегивал ремешки на лыжах, как смотрел на нее и снежинки оседали на его растрепанных волосах; вспомнила лунную морозную ночь в станице и как они шли, затаив дыхание…