Чувство величайшего напряжения и тяжести во всем теле, ломоты в висках и спазм в горле слилось с испытанным не раз приятным замиранием сердца, которое так хочется продлить каждому пилоту при вхождении самолета в пике.
Но по той же механической привычке рука уже проделала нужное движение, и «уточка», набирая скорость, устремилась по горизонтали. Виктор вздохнул, как после глубокого ныряния. Город снова закаруселил внизу, осиянный солнцем.
Вслед за одинарным переворотом через крыло — первой фигурой, которую любил делать Виктор, он выполнил петлю и бочку. Самолет слушался, и уверенность в себе незаметно рождала в Викторе чувство азарта. Он знал: за ним следят Федор Кузьмич и все, кто был на аэродроме, следит кто-нибудь на улицах города, и ему захотелось проделать на прощание что-нибудь такое, отчего ахнул бы сам Федор Кузьмич.
С этим ребячьим желанием, свойственным каждому летчику, Виктор стал стремительно набирать высоту.
…Федор Кузьмич, двое инструкторов и ученики аэроклуба, запрокинув головы, неотрывно всматривались в небесную синеву. То понижаясь до характерного рокота, то звеня туго натянутой струной, пел в небе мотор, и маленький, похожий на голубя самолет, поблескивая на солнце крыльями, выписывал фигуры.
— Чисто делает, — сдержанно и не без гордости заметил Федор Кузьмич.
— Переворот вправо вяловат. Ручку недобрал, — критически подсказал высокий, долговязый инструктор.
— Ну, это как сказать, — ревниво вступился за своего питомца Федор Кузьмич. — Стоп. На петлю пошел… Ах, сукин сын. Жмет-то как. А? Здорово. Ай да Волгарь!
— Завалит. Завалит. Сорвется в штопор, — вытягивая шею и зачем-то приподнимаясь на носках, назойливо и мрачно предрекал долговязый инструктор.
Уже после того, как самолет описал правильную, казавшуюся такой легкой со стороны петлю, до слуха стоявших на аэродроме людей донесся смягченный расстоянием рев мотора, сменившийся чуть слышным рокотом, затем протяжным, повышающимся воем при выходе из пике.
— Красиво. Ей-богу, очень красиво, — потирая руки, восхищался Федор Кузьмич. Он забыл о предупреждении, данном Виктору: «не выкаблучивать». Глаза его светились мальчишеским азартом. — Ах, черт. Глядите, зеленцы! — торжествующе крикнул он ученикам.
Те, разинув рты, с такими же шальными огоньками в глазах следили за воздушными пируэтами Виктора.
— Главное, он не торопится, — пояснил Коробочкин. — Чувствуется выдержка: И в каждой фигуре не видно пустого лихачества, а есть точный расчет.
Но долговязому инструктору что-то не нравилось в фигурах Виктора: он пренебрежительно оттопыривал нижнюю мясистую губу, ворчал: