Вторая Дина.
Клон.
Смотреть на себя в зеркале или на фото приятно. Смотреть на себя, неподвижно плавающую в прозрачной емкости, страшно. Неестественно, неправильно и жутко до мороза в конечностях.
Она за два часа получила все то, над чем мне пришлось работать двадцать шесть лет. Я растила эти органы и росла вместе с ними, я расчесывала эти волосы, мыла и заплетала их. Я нагуливала жир конфетами и шоколадом, а потом долго и нудно избавлялась от него. Я ненавидела это тело в пухлом варианте и обожала в стройном.
А она?
Она просто получила все готовое. Без усилий. А потому, наверное, ничего не будет ценить. Хотя почему же? Будет. Ведь ей вскоре имплантируют и мою память. До определенного момента…
Медленно, словно сочащийся ненавистью маньяк, я обходила ящик с находящимся внутри телом по третьему кругу.
Красивая попа. Хороший вид сзади. Кому-то такой в будущем очень понравится. Какому-нибудь идиоту с соседней улицы, работающему в магазине компьютерных товаров, получающему мизерную зарплату, но считающему, что он вполне продвинулся в жизни, чтобы «вторая я» родила ему пару-тройку детей и все последующие годы безропотно мыла грязную посуду. Ведь это «любовь»?
Несколько часов беспрерывных сложных анализов, десятки датчиков на моем теле, сотни тонких, как паутина, проводов. И все это для того, чтобы на свет появилась она – клонированная Дина.
Информация в лаборатории плавала прямо в воздухе. Перемещалась строками от одного человека в белом халате к другому, возникала сразу перед глазами того, кому предназначалась. Обилие плавающих в разных направлениях символов постоянно дезориентировало меня в пространстве. Лабораторные специалисты работали слажено, без команд, без голосового общения, целиком погруженные в процесс. На мое обнаженное тело в ящике они поглядывали изредка и безо всякого интереса.
Меня не волновало, что половина «Реактора» увидела Дину Кочеткову голой. Я не была для них «женщиной», как и они не были для меня «мужчинами».
Меня волновало другое – шевелящиеся от ужаса волоски на собственной шее и ощущение совершающейся на глазах ошибки. Фатальной ошибки, которую нельзя будет впоследствии исправить.
Та, что находилась в стеклянном футляре, плавала в нем, словно в невесомости, должна была занять мое место в жизни, отобрать все, что я когда-то так сильно любила, вычеркнуть меня из собственного вероятного будущего в одном из миров. Именно ей я должна была вскоре пожать руку, пожелать удачи и напутственно заявить: «Ты уж там позаботься о родных, раз я остаюсь здесь…»
Пристально вглядываясь в расслабленное лицо с закрытыми глазами, я ежесекундно подспудно ожидала, что веки двойника вдруг распахнутся и на меня уставятся пустые сумасшедшие глаза. Или того хуже – смеющиеся злые глаза, потешающиеся над чужой проблемой.