– Ну а про вас, Егорий Владимирыч, – негромко поинтересовался в свою очередь Зыков, – никак, дознались-таки, что вы в белых были?
– Нет, не дознались, – отрицательно покачал головой Марков.
– И вы все равно здесь?!
Марков кивал, они смотрели друг на друга, и на лицах обоих зажигались и расцветали болезненные, чахоточные улыбки. Смех, сначала приглушенный, а затем перешедший в оглушительный хохот, возник и поплыл над тайгой.
– И вы все равно здесь! – тыкая в Маркова согнутым пальцем, истерично, судорожно загибался Зыков, схватившись другой ладонью за живот.
С разных сторон лесной поляны другие заключенные смотрели на них, как на умалишенных. Перепрыгивая через поваленные деревья, к ним уже спешили конвоиры. Залилась лаем с середины поляны караульная овчарка. А Зыков все хохотал взахлеб, брызгая слюной. Марков сначала улыбался, потом обнял бывшего сибирского стрелка двумя руками, уткнул его трясущуюся голову себе в плечо. По лицу Прохора, размывая въевшуюся грязь, уже текли слезы.
– Ну все, Проша, все, – тихонько успокаивал его Марков. – Мы здесь, ты и я. Но ведь это мы…
А потом они готовили побег. Спокойно и планомерно, как очередной разведывательный рейд. С учетом лагерного распорядка, смены караулов, нарядов на работы, маршрутов движения и всего прочего, подобающего быть принятым во внимание в подобных случаях. На работах в тайге Зыков прямо заявил Маркову, что его давно ничего не связывает с нынешним экспериментом.
– Хотели как лучше, а получилось как всегда, – подвел итог прошедшим десятилетиям Прохор.
Они не стали упрекать друг друга за ошибки минувших лет. Как-то незаметно, но очень быстро к ним вернулись те взаимоотношения, которые между ними были накануне и в период первой Великой войны. Это дисциплинировало, придавало уверенности, даже внешней опрятности, особенно Зыкову. И в тоже время возвращалась прежняяя душевность. А еще они не чувствовали себя людьми вне закона – скорее снова солдатами. Это была заслуга Маркова, он как-то очень просто и очень емко объяснил свое видение ситуации Зыкову:
– Россия, Проша, это не те, кто в Кремле. Россия – это там, где правда.
– Стало быть, Россия – это мы, – отозвался Зыков и впервые за последнее время посмотрел на Маркова прежним, уверенным взглядом.
– И непорядок с ними, а не с нами, – подвел итог Марков.
Предполагалось уйти в тайгу в начале лета. Зыков уверял своего бывшего командира, что, по его сведениям, там можно встретить в низовьях рек скиты старообрядцев. Главное, оторваться от этой жуткой карикатуры на цивилизацию хотя бы на несколько сот верст. Летом, да по пересеченной местности, да по рекам, им это сделать удастся. По бездорожью догнать их будет не так-то просто. Маркову план понравился. Он брал на себя основную работу по подготовке побега из-за колючей проволоки. Дальше в словах Зыкова заключалась надежда – пусть робкая, пусть очень-очень слабая, но все же реальная. Не найдутся старообрядцы – попробуем обосноваться где-нибудь в глуши самостоятельно. Уж лес-то прокормит. С надеждой их готовящееся предприятие уже не выглядело совершенным жестом отчаяния.