«Достаточно! – оборвал мысленно сам себя Марков. – Что-то я стал сентиментальным. Старею, наверное…»
– Прошу вас, – гостеприимно указал Маркову на дверь мазанки болгарский полковник…
Тем же вечером Марков вернулся к своим разведчикам. Сбивая сено, на земляной пол сверху съехал сержант Куценко:
– А мы вас заждались, товарищ капитан!
Куценко встретил неподалеку от расположения болгар Бог весть за какой надобностью заехавшие сюда бензозаправщики того самого автотранспортного полка, со старшим лейтенантом из которого они устроили обмен бензина на вещи. Сержант и старлей и здесь уже успели чем-то взаимовыгодно обменяться.
– Горючки хоть залейся, – довольно доложил Куценко.
Марков только хмыкнул и покачал головой. Старая история повторялась.
– Ну а чего, бутовские запасы-то тю-тю – проездили… – развел руками сержант.
– Посты выставлены, – доложил лейтенант Чередниченко и добавил тревожно: – А вот связи так и нет…
– Скверно, что связи нет… Ужинали?
– А то! – похлопал себя по животу Куценко. – Обижаете, товарищ капитан…
– Ну и славно. А теперь всем свободным от несения караула – спать! – распорядился Марков. – Выступаем в шесть.
– Выступаем в шесть! – Лукин вынул из кармана кителя часы-луковицу на серебряной цепочке, со звонким щелчком откинул крышку и посмотрел на циферблат.
Над сербской деревней Житница догорала вечерняя заря необычайной красоты.
– На молитву… – привычно раздалось во дворе. Не занятые в нарядах бойцы взвода споро выстроились перед крыльцом.
– Шапки долой!
Седенький, щупленький доктор Головачев прочитал «Отче наш» роскошным дьяконовским баритоном, совершенно не вязавшимся ни с его преклонным возрастом, ни с его субтильной комплекцией. Доктор был единственным во взводе, кто еще носил югославский френч и фуражку русского образца. В такой форме поначалу ходили все чины Русского корпуса, пока их в приказном порядке не переодели в немецкое обмундирование.
Со стороны сада через низенький плетень за ними наблюдала старуха в домотканом платке, застиранном платье до пят, украшенном полинялой вышивкой. Какое-то время она приглядывалась к выстроившимся на дворе военным настороженно, затем с неподдельным удивлением. Дослушав молитву до конца, старушка всплеснула руками, истово перекрестилась и, прижав руки к груди, устремилась к Лукину и Милову, безошибочно распознав в них старших. Озираясь в сторону запертых уличных ворот, быстро-быстро заговорила вполголоса, мешая сербские и русские слова. Лукин ее даже поначалу не понял. А когда понял, только переглянулся с Миловым.
– Вот так дела, – озадаченно протянул подполковник Милов, качая головой.