Капитан распахнул выцветший стеганый ватник, накинутый поверх гимнастерки, расстегнул две верхние пуговицы на воротнике, повел затекшими после долгой езды плечами. Весеннее солнышко безмятежно пригревало, выложенная брусчаткой круглая площадь выглядела так, словно ее перед этим драили с мылом. Впрочем, возможно, так оно и было. С бокового переулка на площадь вступала пехотная часть. Солдаты появлялись в колонне по двое, огибали ратушу и исчезали в уходившей под уклон улице, обсаженной вязами. Шли не в ногу, сгибаясь под тяжестью оружия и снаряжения. Усталые лица, винтовки на ремень, шинели в скатках. Мерно постукивали подвешенные к вещмешкам котелки и каски на поясах. Марков чуть прикрыл глаза. Возникла вдруг картина из давно забытого прошлого. Она появилась так ясно, что вдруг засосало под ложечкой. Провинциальный немецкий городишко, такая же площадь и даже кирха с ратушей напоминают те, что окружали Маркова сейчас, в апреле сорок пятого. Стук манерок, неровно колышется лес взятых на плечо винтовок с примкнутыми штыками. Те же скатки и погоны, то же тридцать лет почти неизменное солдатское снаряжение, заплечные торбы. Только на головах у бойцов не пилотки, а фуражки. И касок тогда еще не было. Здесь Австрия, там – Восточная Пруссия. Городишко назывался, кажется, Алленштайн. Август 1914 года. Сбив сопротивление немцев под Гумбиненом, в Германию вступают русские войска. На площади вся рота начинает кричать «ура» и подбрасывать вверх головные уборы. На курносых солдатских лицах неподдельное удивление, все крутят головами, с любопытством осматривают окрестности. Кто-то пустил слух, что они вошли в Берлин. Деревенский парень в солдатской косоворотке, смущенно улыбаясь, с робкой надеждой обращается к Маркову: «Так теперь, стало быть, ваше благородие, и войне конец?». Подпоручик Марков терпеливо разъясняет солдатам, что до Берлина пока далеко и повоевать еще придется. Всеобщее огорчение, но по команде все строятся бодро и четко. Покидают площадь, печатая шаг, по такой же уходящей вниз, к окрестным золотистым полям, улице. Только обсажена та улица была, помнится, не вязами, а липами. И подпоручик был совсем-совсем молодой…
Пехота прошла. Видение исчезло. Марков поднялся с подножки и залез в кабину «Опеля».
– Товарищ капитан, разрешите обратиться. – Перед дверцей грузовика, держа ладонь у пилотки, возникает ротный старшина.
– Так, стало быть, кухня отстала, и кормить мне народ нечем. Это до вечера, в лучшем случае, – докладывает старшина. – Разве что прошвырнуться по окрестностям…