С характерным звуком лязгнуло об амуницию оружию. Закинув на плечо карабин, старший Милов быстро удалялся вверх по дороге. Беженцы успели покрыть по ней приличное расстояние. Это не могло не радовать. Догоняя колонну, подполковник почти бегом завернул за первый поворот. И только тут, убедившись, что его никто не видит, тяжело дыша, расстегнул верхние пуговицы мундира и схватился за сердце. В глазах плыли красные круги. Острая боль пронзила грудь, сдавила цепко и никак не хотела отпускать. Милов пытался вздохнуть, втягивая воздух маленькими глотками. С большим трудом перевел дух. Вот ведь некстати! Приступ был почти такой же, как прошлым летом.
В июне 1944 года группа чинов Русского корпуса была направлена на офицерские курсы в Белград. Бывалым полковникам и капитанам бывшей русской императорской армии, убеленным сединами георгиевским кавалерам, прошедшим горнило мировой и гражданской войн пришлось снова сесть за парты и почувствовать себя кадетами. Да если бы только за парты – на следовавших после лекций полевых занятиях их гоняли почти так, как в летних лагерях под Красным селом. Ничего не поделать – таковы были условия аттестации на немецкий офицерский чин. Выдерживали бешеный темп переподготовки далеко не все. Главным образом у большинства подводило здоровье. Лукин, будучи на десять лет моложе Милова, курс обучения выдержал. А вот подполковник слег в госпиталь с сердечной недостаточностью. С курсов ему пришлось отчислиться. Таких, как Милов, оказалось несколько десятков.
– Да не переживайте, Павел Ефремович, – говорил тогда Лукин, навещая подполковника в госпитале и чуть смущаясь своей формы немецкого лейтенанта. – Нам офицерские погоны Государь вручал. И вам намного раньше, чем мне. Вот это важно, а все остальное – чепуха!
Оттого и вышло, что вакансию командира взвода занял лейтенант немецкой службы Лукин, а Милов вернулся в часть обер-фельдфебелем. На их отношения это никоим образом не повлияло. Друг друга они все равно продолжали воспринимать подполковником и штабс-капитаном – по последнему чину в русской армии. Так уж в корпусе повелось…
Сердце чуть отпустило. Милов попытался осторожно сделать вдох поглубже – удалось. Задышал ровнее, восстанавливая дыхание. Снял фуражку, полил пунцовую лысину водой из фляги. Холодная вода, приятно освежая, полилась за шиворот. Подполковник пристегнул флягу на место и продолжил движение.
А тем временем оставшиеся с Лукиным бойцы взвода лихорадочно готовили свою позицию к бою. Усташи должны были выйти именно сюда. Другой дороги не было. Так утверждал сербский проводник. Лукин напоследок еще раз хорошенько расспросил серба. Ответ однозначный. Если только кому-нибудь из хорватов не взбредет в голову безумная мысль карабкаться по отвесным скалам. Тогда теоретически возможно выйти на верхнюю дорогу. Но для этого надо идеально знать местность. И то в лучшем случае таким способом за это время смогут подняться несколько человек. О технике и тяжелом вооружении говорить не приходилось. Лукин очень надеялся, что с несколькими вражескими стрелками Милов и его солдаты справятся. Он предупредил подполковника, чтобы тот был настороже.