Только опуститься на улицы они, конечно же, не решались, и кружили, кружили над городом, отлично видя с высоты "зря пропадающую" пищу.
Мне рассказывали побывавшие в Карабахе: после боев над селениями начинают кружить какие-то большие золотистые и черные птицы… Не дай бог случиться подобному в моем родном городе!
…Как я писал тебе, наша семья особого голода тогда не испытывала. Но отец не мог оставаться в стороне от общенародного горя, и его изобретательская мысль искала, чем бы помочь людям, хотя бы иллюзией сытости… Где-то неподалеку находилось месторождение светлой, почти белой глины, очень тонкой на ощупь, мелкодисперсной и скользкой. Ее называли "кил", и приспособили, за неимением мыла и недостатком щелока (остаток от сгорания дров, "смягчает" обильную солями воду), для стирки белья. Какая-то артель или фирма наладила его штамповку в "мылоподобные" брикеты, на которых выпукло значилось: "Мыло Кил".
Так вот отец пощупал, понюхал сей относительно дешевый материал, попробовал его на вкус… Кил, по его словам, оказался совершенно безвкусным — стало быть его можно применять в виде безвредных, но объемных и очень увесистых добавок к любой пище.
Эксперимент был поставлен на нашей семье. Кил, привезенный отцу из месторождения, был подмешан в тесто, из коего были испечены лепешки. Мы с Толей с любопытством отведывали сей странный хлеб, сильно отдававший не то штукатуркой, не то речным илом, но особого отвращения, впрочем, не вызывавший. Какое-то количество "блюда" отец принудил проглотить и Няню. А вот мать упорно отказалась принять пробную порцию — ко всеобщему ужасу: перечить отцу, срывать любой его эксперимент, тем более столь важный для народов означало смертельно его оскорбить.
Была страшная ругань, были мольбы, слезы… Дело кончилось тем, что мать вырвало, а отец, нещадано ругаясь и проклиная всех на свете дворян, удалился к себе в мастерскую…
Письмо семнадцатое:
ИЗОБИЛИЕ
Из двух к тебе писем — предыдущего и вот этого, сегодняшнего, получается, что в те годы голод либо внезапно сменило изобилие, либо где-то я приврал и прифантазировал. Ни то и ни другое: оба явления долго "сопутствовали" друг другу (странным образом друг другу не мешая), а потом, к концу тридцатых, несмотря не все беды, репрессии, завинчивание гаек, — упорный человеческий труд (отчасти упоительный, отчасти принудительный) плюс плодородие еще неиспорченной Природы сделали-таки свое дело. Как-то незаметно исчезли хлебные карточки, появилось в свободной продаже то да се, пятое-десятое. Куда-то подевались нищие, а если кто и побирался, то это был разве что алкоголик с багрово-синим носом; впрочем, алкоголиков-побирушек было немного, гордость не позволяла просить подаяние на выпивку, и в моду этой братии вошел денатурат — спирт для разжигания примусов, со специально добавленными ядами (чтоб его не пили) и синей краской (чтоб даже в полутьме отличить его от чистого). Денатуратщики имели, разумеется, еще более густо-синие носы и кончали это занятие тем, что большей частью становились слепыми.