— Мама, у тебя припрятано немножко муки. Дай мне ее, — попросила Нина.
— И все ты находишь, ничего от тебя не спрячешь, — заворчала Матрена Демидовна. — Не дам я тебе ни горсточки, ни пылиночки. Ту муку я на свои девичьи серьги выменяла, для отца берегу. Нынешний хлеб, пополам со жмыхом да половой, есть ему нельзя, так я ему хоть раз в три дня какой коржик испеку или лапши сварю тарелочку.
— Мама, — не отставала Нина. — Леша и Яша так любят варенички с капустой. Давай сварим им хоть немножко… Ну, хоть десяточек. Им же там, кроме баланды, ничего не дают, а мы все лук да картошку…
Матрена Демидовна протерла кончиком платка очки, посмотрела на дочку:
— Уже что-то придумала, сорока?
— Придумала, мама. У меня есть кусочек вощеной бумаги, я напишу записочку и залеплю ее в вареник…
— Ой, смотри, Нинка, схватят тебя полицаи, прибьют до смерти.
— Я им глаза повыцарапаю!
— Ой, где ты взялась, отчаюга! Из-за тебя и нас с отцом на живодерню сведут!
Но муки на варенички все-таки дала.
— А ты, доченька, в той записке от меня словечко можешь написать?
— Ну что вы, мама. В записке — самое нужное…
— А может, словечко матери им сейчас и есть самое нужное?
— Мамочка, — прижалась головой к матери Нина. — Записка крохотная, в ней всего-то два слова: посмотри ручку. Нельзя больше, жандармы заметят.
— Ну, хорошо, — вздохнула Матрена Демидовна. — В другой раз… В другой раз обязательно напиши от меня.
На следующий день Нина пришла в следственную тюрьму при сигуранце.
— Буна дзиа, домнуле шефульс. Добрый день, господин начальник, — поздоровалась Нина с усатым дядькой в темно-желтой шинели, подпоясанной широким ремнем, на котором болталась кобура пистолета.
Дежурный жандарм поднял удивленные коровьи глаза на Нину:
— Шты руманешты? (Говоришь по-румынски?)
— Ну шты, пуцын шты; (Нет. Плохо говорю).
— О! Бине фетица! Хорошая девочка! — расплылся в улыбке жандарм. Ему явно льстило приветствие на родном языке. А девочка так похожа на маленькую Мариулу, что ждет не дождется отца с восточного похода. Право же, Йон Гайнеску не всегда был тюремщиком. Это война всему виной. Не война бы, так Йон, как и его отец, всю жизнь гонял бы отару но кудрявым склонам Карпат. Ой-йой, как хочется Иону на берег Быстрицы, повидать маленькую Мариулу, обнять жену… Но об этом он даже думать долго не смеет: не дай бог, капрал заметит!.. Гайнеску хмурит густые косматые, как соломенная стреха на старой хате, брови:
— Чи вре? Что хочешь, домнишора?
— Повтым домнуле, пожалуйста, господин, примите передачу для Якова Гордиенко, — ласково попросила Нина.