Алексей вспомнил больного отца, подумал: «Не зря хранил двадцать лет он газету в своем сундучке…»
После того разговора Яков Кондратьевич ни разу не напоминал сыновьям об их долге, ни о чем не расспрашивал. Только каждый раз, когда Алексей заходил к нему, через силу пытался улыбнуться и подмигивал Алексею:
— Ну как, Гордиенки?
— Порядок, батя.
— Ну-ну… Гордиенки!
Отцу становилось все хуже и хуже, ему уже трудно было разговаривать. И сейчас, когда Яша голосом, удивительно похожим на голос отца, читал предсмертное письмо тех девяти из двадцатого года, Алексею казалось, что это отец говорил ему и Яше: «Надеемся и верим…»
А Яша думал о Лене. Вчера он читал эту газету ей и Фимке.
— Что за парень! — воскликнул Фимка, когда Яша прочитал предсмертное письмо Зигмунда Дуниковского. — Все на себя взял и никого не выдал. Надо же!
— Я бы… Я бы такого навек полюбила, — устремив огромные синие глаза куда-то в безграничность, будто перед ней не было ни стен комнаты, ни Фимки, ни Яши, сказала Лена. — Я бы такому всю жизнь отдала…
И Яша пожалел, что письмо, напечатанное в «Коммунисте», написал Зигмунд Дуниковский, а не он, Яша… «Ничего, были они, теперь наш черед», — неожиданно вспомнил он слова Алексея, сказанные отцу…
— Прочитай письмо Доры Любарской, — попросил Хорошенко.
Яша поднял газету.
— «Славные товарищи! — читал он при благоговейном молчании остальных. — Я умираю честно, как честно прожила свою маленькую жизнь. Через восемь дней мне будет двадцать два года, а вечером меня расстреляют. Мне не жаль, что погибну, жаль, что мало сделала в жизни для революции…»
— Стоп! — перебил Яшу Саша Чиков. — К мастерской идет какая-то страхолюдная нищенка с примусом. По местам стоять, к постановке на якорь приготовиться!
Алексей быстренько прошел к своему столику, за которым принимал заказы и писал записочки-квитанции. Шурик Хорошенко отодвинул засов и, встав к своему верстаку, принялся сосредоточенно рассматривать расплющенный в блин, позеленевший от времени примус. Яша, схватив газету, выскочил в кладовку.
Вошла посиневшая от холода, сгорбившаяся, несчастненькая попрошайка. Настороженно зыркнув по мастерской, молча развернула новенький примус, протянула Алексею. Тот взял в руки, деловито повертел его. Примус, действительно, был как только что из магазина, починки никакой не требовалось. Значит, хозяйка пришла сюда не ради ремонта, сейчас она произнесет слова пароля. Но вошедшая молчала, дула на озябшие пальцы и все присматривалась к тем, кто находился в мастерской. Может, забыла первые слова пароля?.. Наконец Алексей не выдержал: