И ты мне снишься, хотела сказать Анна, но удержалась, не желая открыть ему даже малую часть своей души.
Он без труда прочитал ее мысли, понял и улыбнулся почти ласково, но безразлично. Взгляд его был затенен какой-то тревогой.
– Почему-то все тянется, тянется на этот раз, все никак… – пожаловался он сквозь стиснутые зубы. Анне показалось, что зубы у него стали хрупкие, тоже из гипса. Если он стиснет их покрепче, посыпятся осколки и пыль.
– Болен ты, тебе лечиться надо, – вырвалось у Анны.
– Такая тощища, не поверишь. Пора, пора… Это же глупо, наконец, – уже с откровенной болью проговорил он, – сколько можно ждать?
– Чего ждать? – прошептана Анна.
– Да так, – отмахнулся он. – Тебе не понять. Ну, почему, почему он тянет? Лапоть говорит: подождать надо, скоро, но надо подождать. Все наладится. Вот и зуба серого у тебя нет. Это его очень волнует, Лаптя. Я-то давно понял, что-то не так. А Лапоть просто бесится, ему надо, чтоб все было как всегда, – насмешливо, но как-то брезгливо проговорил он.
Анна облизнула пересохшие губы. Он вдруг близко наклонился к ней.
– Все знакомое, все попробовал. И язычок твой розовый, сладкий. Ведь все было. Было ведь? – Îн нечисто рассмеялся.
Но тут же, забыв о ней, тряхнул головой, волосы упали ему на лоб, пыль перхотью посыпалась на плечи. Анна увидела: под ногтями у него белеет известка.
Какая-то жилка дергалась на его виске, стараясь прорвать истончившуюся кожу.
«Болен, совсем болен, запущен, – безнадежно подумала Анна. – Что-то надо делать, но что я могу?»
Анна в недоумении глядела на его разгорающиеся далеким огнем глаза.
– Твой-то, Сашка, и здесь ничего не успел, и там не соображает! – Он повернулся к ней, лицо его исказилось. Его руки дотянулись до Анны, он схватил ее за плечи и больно встряхнул. Она почувствовала каменную твердость и дрожь его пальцев. Та же дрожь сотрясала все ее тело.
– Ну, вот сейчас! Сейчас! – задыхаясь, исступленно выкрикнул он. – Вот она, минута! Та самая. Сейчас он войдет! Чувствую! Он – тут! Ближе, ближе!.. – Он притиснул к себе Анну и бешено повернул голову к двери. – Я готов. Слышишь! Входи! Ну же! Ну! – Нечеловеческое ожидание, нетерпение заставило его оскалить длинные белые зубы. – Шаги! Где шаги? Шаги подавай! – Îн кричал в полный голос, так кричат, когда уже нет сил ждать, на последнем пороге. Руки его сдвинулись к ее шее, и он, не отдавая себе отчета, душил ее.
Анна почувствовала: сейчас ее шея переломится; она застонала и, напрягая все силы, принялась по одному отдирать его пальцы.
– А мой-то! Нервы мне на кулак мотает. Какую-то девку в электричке снял. И от меня не уходит, – влетел ветерковый голос. Ведро, выплеснув желтое и густое, со стуком опустилось на доски. Сапоги дробно протопали мимо.