– Ай! – воскликнула девушка в черном, и взметнулись перья страуса. – Нахалка какая, лахудра!
Анна нечаянно задела ее плечом, и теперь черный рукав девушки был весь облеплен песцовыми клочьями.
– Линяет. – Анна принялась обирать с рукава серые прядки.
– Шкура облезлая! Рванина! – Òемный глаз девушки был страшен. – Песец называется!
– Сейчас я почищу!
Но тут ветер со вздохом зарылся в больной мех и осыпал черное пальто седыми травинками. Девушка повернулась к ней, темнея лицом.
– Извини, опоздал! – Андрей потянул Анну за руку.
Тяжелая дверь со звоном распахнулась. Мимо Анны не спеша прошла девушка в черном. Окунулась в густую зелень, вынырнула оттуда юная, яркая, охорашиваясь и светясь косметикой.
– Столик заказан, – засеменил голосом швейцар, сгибаясь перед Андреем. – Пожалте, раздевайтесь. Вот. Вот. Номерочек, извольте. Вот. Вот. Вот.
Они оказались в теплом, густо населенном пространстве. Сочный воздух тек из сумеречного зала. Анна вдруг попала в сердцевину зеркала, неразбавленной синью плеснули ее глаза. Анна высоким движением поправила волосы. И все девушки, живущие в зеркалах, разом закивали головами, улыбаясь, признав ее за свою.
Появилась женщина в строгом темном костюме, похожая на стюардессу.
– Столик на четверых. Пожалуйста. – Полпорции остывшей улыбки. Ее голову обвивала раз навсегда позолоченная коса.
Столик оказался сбоку, у самого оркестра. Завитая улиткой труба, с круглыми клавишами и приросшей к ним рукой, высунулась из придуманного полумрака. Анна чувствовала, как надуваются и лопаются пузыри музыки.
К ним подошла немолодая официантка, шлепая плоскими утиными ногами. У нее было простое деревенское лицо. В этом зале, где даже воздух был дорогим и душистым, среди экзотических рыб в подсвеченных аквариумах, пожилая официантка была чужой, случайно и ненадолго выпавшей из другого мира. Она бережно и осторожно расставляла высокие бокалы, тарелки, тарелочки.
Андрей что-то небрежно говорил ей, она испуганно переспрашивала.
Анна, напрягая всю волю, заклинала его: «Ну, посмотри на меня, посмотри!», – но не могла притянуть к себе его взгляд.
Андрей морщился, сдирал и навертывал на вилку лягушачью кожицу цыпленка табака. Выдрал поджаристое крылышко, принялся его обсасывать и вдруг замер с бессмысленно-испуганным лицом, низко пригнувшись к тарелке.
– Во-олос… – невнятно проговорил он с гримасой отвращения.
– Андрюша! – наклонилась к нему Анна.
– Я съел волос, – давясь, сказал он.
– На корочку, заешь, – Анна поспешно надломила хлеб.
– Корочку? – медленно повторил он, поднимая брови. – Ты что, кретинка? Девушка! – окликнул он пожилую официантку.