Она вдруг рассмеялась и тряхнула головой.
– Отпусти-ка меня, шут гороховый.
Он фыркнул и поцеловал ее в макушку.
– Вот тебе… Похоже, я не могу перед тобой устоять.
* * *
Поздно вечером Жюстин отправился на берег ручья. С тех пор как он снова стал ходить, он наведывался туда каждый вечер, словно ждал вестей от Риска.
Было тихо, только кипарисы, увешанные гирляндами серого мха, шелестели под порывами ветра. На противоположном берегу расположились на ночлег белые цапли и дикие гуси. Погасли последние отблески заката, и водная гладь потемнела, как оникс. Пахло цветущими лимонными деревьями, вдали слышалась песня. Голос был низкий, успокаивающий. Негритянка пела креольскую колыбельную, мелодию которой он помнил с детства.
Одни говорят, что любовь – это радость,
Другие – что это печаль.
Поверь: это радость с печалью,
И то, и другое в ней есть, как ни жаль.
Голос замер. Прислонившись спиной к дереву, Жюстин, прищурившись, смотрел на водную гладь.
Он быстро поправлялся, и оставаться на плантации с каждым днем становилось для него все опаснее. Пройдет еще немного времени, и окружающие перестанут верить, что он – Филипп; сплетни и подозрения распространяются по городу очень быстро. Жюстин чувствовал опасность интуитивно, как дикий зверь. Сейчас ему надо исчезнуть, спрятаться. А когда он окрепнет окончательно… что ж, тогда он будет искать встречи с Легаром.
Здесь его ничто не удерживает. Кроме Селии. Жюстин печально усмехнулся.
Он исчезнет из ее жизни, и она постепенно успокоится и будет счастлива. Она создана для того, чтобы жить в семье, пользоваться уважением окружающих, знать, что завтрашний день будет таким же спокойным, как вчерашний. Она никогда не бросит все, к чему привыкла.
Улыбка сползла с губ Жюстина. Он рассеянно взъерошил недавно подстриженные волосы. Все его существо восставало против непривычных для него чувств, но он был уже не в силах от них избавиться. Осознав это, Жюстин разозлился на самого себя. Пример матери научил его не верить ни одной женщине. Он привык относиться к ним потребительски: получать удовольствие, а потом бросать за ненадобностью. А сейчас он и сам не понимал, какая сила им движет.
Это не просто физиологическое влечение. Кругом сколько угодно женщин – более опытных, более соблазнительных. Но его страсть к Селии была иной. И пробудилась она не на Вороновом острове и даже не в домике на озере, а во время болезни. Жюстин знал: он не выжил бы без нее. Хрупкая, но сильная духом женщина боролась за его жизнь, даже проникала в его сны, чтобы вырвать из лап смерти. Жюстин попытался представить, что больше никогда ее не увидит. И мысленно обругал и ее, и себя.