Н а т а ш а: Ну что ж, тогда придется рассказывать. Понимаете, Александр, Емелин прекрасно знал о том, что я больна. Знал, что я умираю, что я постарела и полысела, и даже если я выживу, то останусь, вероятнее всего, глубоким инвалидом. Для него это означало, во-первых, что ему придется одному заботиться о нашей дочери, которой в ту пору было двенадцать лет, а во-вторых, что я навсегда утрачу внешнюю привлекательность. Ни в какую Австрию он не уезжал, мой знакомый легко разыскал его в Германии, передал письмо, Емелин ознакомился с содержанием, а потом стал просить этого человека о помощи. Как бы сделать так, чтобы тот его как будто не застал и письмо как будто не передавал. В общем, они договорились. Емелин пообещал ему денег, и тот согласился на это вранье.
Д у х: Ё-моё! Как она узнала? Откуда? Черт, как неприятно! А я еще жениться на ней собирался… Теперь, раз она знает правду, она хрен за меня замуж пойдет.
О л ь г а: Вполне в духе Емелина. Бедняга, могу себе представить, как он перепугался, когда прочел письмо. Если Наташа умрет – на нем останется дочка, которая ему сто лет не нужна. Придется о ней заботиться, внимание уделять, а как же поездки на курорты с любовницами? Да что поездки, даже на ночь нигде не останешься. Это же ему придется весь образ жизни менять, а не хочется. Если Наташа выживет – то останется инвалидом и уродиной, с ней разводиться будет как-то неловко, все знакомые отвернутся. Ему же всегда было важно, чтобы он в глазах окружающих выглядел чистеньким и благородненьким. Опять же тяжело больная жена – а как же развлечения с бабами? Жену ведь надолго одну не оставишь. Вот он и сообразил эту комбинацию: с одной стороны, про болезнь жены ничего не знаю, так что с меня взятки гладки, с другой стороны – новая любовь, неземная, с кем не бывает, но всегда это считается уважительной причиной.
Д у х: Фу, как нехорошо… Я-то был уверен, что все сошло гладко. А они, оказывается, все знали. Представляю, что Наташка обо мне все эти годы думала и как она меня ненавидит. Но все-таки интересно, кто меня заложил?
С к у р а т о в: Да-а-а, веселенькая история… Я ведь знал только половину.
Д у х: Которую?
Н а т а ш а: Которую?
С к у р а т о в: Лёля мне рассказывала, что Емелин бросил вас с ребенком без копейки, и вы ему этого не простили. Больше я ничего не знал.
Д у х: Ну прямо-таки, без копейки! Я что, имущество с ней делил? Я ей квартиру оставил и алименты платил, пока дочке восемнадцать не исполнилось, так что нечего на меня напраслину возводить.
Н а т а ш а: Не совсем так, молодой человек. Емелин ничего со мной не делил, но делить-то, в сущности, было и нечего. Квартира, в которой мы жили, была моей, у Емелина была другая. Машину делить было невозможно, он же хитрый, оформил на своего отца и ездил по доверенности. Гараж на мать записан. Но алименты платил исправно, что верно – то верно. Только какие это были алименты? Двадцать пять процентов от оклада по месту госудаственой службы. А его доходы от коммерческой деятельности оказались как будто и не при чем. И вот теперь представьте: мы жили на эти самые доходы от коммерческой деятельности, потому что на его государственную зарплату я могла только два раза в магазин сходить за продуктами. Весь уровень жизни у нас был рассчитан исходя из тех, коммерческих, денег. И вдруг я оказываюсь без всего этого… Больная, умирающая, с перспективой в лучшем случае инвалидности и уродства, и с несовершеннолетней дочерью на руках. Но мы отвлеклись. Вас же интересовало, в какой момент я разлюбила Емелина? Да в тот самый, когда узнала, что он прочел мое письмо и испугался. Да, я могла сопротивляться, могла настаивать на материальной помощи, не давать развода и все такое… Но зачем? Зачем мне такой муж – трус, подонок и вообще полное дерьмо?