Обыск кончен. Люди возвращаются к своим постелям проклиная тиранов, но огорчению нет края, когда они констатируют недостаток каких либо вещей, необходимых для лагерника и отобранных незаконно, что часто случается.
В последнее время мы получали обмундирование два раза в году. Осенью зимнее: бушлат, фуфайку, ватные брюки, шапку, валенки и пару портянок. Весной зимняя одежда отбиралась и выдавалась летняя: оставался бушлат или фуфайка, выдавалась летняя блуза, летние брюки, ботинки, зачастую чиненные /старые/ и пара летних портянок. Куски белой материи размером в 20х15 см., номером твоего лаг. отдела.
Пришивались они на спине, на правом рукаве выше локтя и брюках — выше колена. Без этого номера ни один конвой не хотел принимать лагерника при выходе на работу.
Последнее время выдавалось по две пары белья. В бане его меняли после 10-ти дней. Стирали в прачешной, но нередко и сами.
Баня и банообработка происходили через 10 дней, иной раз и реже. В 1951 году выдавали к матрацам — простыни и наволочки.
Кражи были очень часты и то всего, что попадалось под руку вора, чему способствовали и охранники лагеря. Возвращаясь с работы многие лагерники не обнаруживали белья, верхней одежды, ботинок и пр. На это составлялись списки и в конце месяца высчитывалось с заработной платы всех, если собственник не имел своей зарплаты.
За лагерную квартиру делались вычеты, за конвой — тоже, за кухню — тоже. Лагерник содержал себя и всю свору, которая угнетала его. Зарплата получалась по выработке.
В 1950 году в лаг. отдел номер 25 начальство дошло до такой наглости, что заставило заключенных — своих врагов, подписываться на заем /государственный/. Мы признанные и объявленные враги государства, должны были подписываться и поддерживать государство, которое затягивало петлю на нашей шее, с каждым днем все больше и больше. Мы были поражены таким гнусным требованием. Удивились не меньше цыгана, протестовавшего против та — кого же требования: «Яке ж це государство що у цыгана просыть допомогы-мылости, кольок це воно було?» Но мы были еще в большем смущении и смешном положении.
Мы должны были помогать своими руками, рукам палачей, схвативших нас за горло и давящих нас, как удавы.
Сообщение с внешним «ром было запрещено до смерти «отца народов» и еще год спустя. Письма же родным разрешалось один раз в полгода, но они не всегда доходили по назначению. Бывали случаи, что в куче бумаг, выбрасываемых начальством, ища бумаги для курения, лагерники находили уничтоженные письма, посылаемые родным, а сами же письма и фотографии от родных, посылаемые своему сыну, находившемуся в нашем лаг. отделении.