Обогреватель стоял в режиме «сауна», сухой жар проникал сквозь одежду и кожу. На лбу выступили капельки пота. Голос Дрю Мазурски показался знакомым, но не потому, что он сын Барри.
Я влетела в квартиру, схватила рюкзак и принялась рыться в нем в поисках диктофона. Перемотала пленку, врубила звук на полную мощность и нажала кнопку. Я ходила взад-вперед по комнате, с горечью слушая нелепые вопросы и паузы между ответами Надин. Затем поняла, что отмотала недостаточно, и начала заново. Прямо в самом начале записи прозвучал голос Андре из Крэнстона, известного также как Дрю Мазурски.
— Мам, ты уверена, что следует давать интервью? — спросил он.
Я думала, радиостанция находится на центральной улице в большом здании, с яркой вывеской. Оказалось, она затерялась в жилом районе на востоке Провиденса. Такой вот сюрприз в конце слабоосвещенного лабиринта домов.
Я дождалась, пока начнутся новости и у Леонарда появится перерыв, и набрала его номер. Он велел зайти после полуночи, когда все приглашенные разойдутся. По собственной глупости я оказалась на улице в столь поздний час. На площадке была припаркована всего одна машина. Свет горел только в одном окне. Жутковато, одиноко и неловко, однако необходимо сопоставить свою запись с записями шоу.
Внешняя стеклянная дверь была заперта. Я нажала на звонок, появился Леонард и впустил меня. Ночью он выглядел старше, вертикальные складки меж бровей стали глубже, кожа грубее. Это делало его менее лощеным и более притягательным. Должно быть, накануне он проделал большое расстояние на велосипеде: одна нога плохо сгибалась, когда мы по узкому коридору шагали в студию.
Наконец мы зашли в крошечную комнату с огромными микрофонами и магнитофонами без усилителей. По столу разбросаны пластиковые стаканчики из-под кофе. Пахло так, будто стены впитали аромат сахара и кофеина. В эфир шла какая-то программа в записи, и Леонард сделал потише студийный звук, чтобы нам не мешал терапевт-бихевиорист, который советовал страдающим бессонницей подниматься с постели и включать свет. Я села в кресло для гостей, а Леонард остался стоять. Ему надо было прослушать маленький кусочек пленки и решить, совпадают ли голоса.
— Андре из Крэнстона, — сказал он сам себе.
Затем вышел в соседнюю комнатку. Оттуда раздался скрип выдвигаемого ящика, затем стук дверцы. Леонард вернулся с коробкой из-под обуви, набитой кассетами.
— Здесь Андре из Крэнстона, — сказал он, передавая мне коробку. — Почти на каждой пленке.
На кассетах стояли пометки с темой и датой. На дюжине из них числилось «референдум». Я выбрала первую попавшуюся. Леонард сунул ее в магнитофон, сел в свое кресло рядом с микрофоном и откинулся на спинку, сцепив руки за головой. В этот момент он показался мне более естественным, словно снявшим маску шоумена.