— Зачем теоретически? Я не кусаюсь.
— Таких женщин уже почти не осталось, ты просто сама даже не догадываешься об этом.
— Женщины кусаются от собственного бессилия. Они нападают, но это, пожалуй, скорее защита. От жизни собачей.
— Здесь та же дуальность. Они кусаются по-разному: и от ощущения собственной значимости, и от превосходства, от выигрыша и упоения тем, что они почувствовали наконец в себе силу.
— Я не кусаюсь, — повторила она.
Не каждый теперь откажется от выигрыша. Это ведь как на цепь сесть. Русская женщина не хочет языческих жертвоприношений. Она вновь впереди своих восточных сестер в развитии. Она алкает благополучия, получения блага, только за это благо уже ничего не хочет давать даже в кредит, тут она злее любого банка. А ее свернувшаяся клубком нежность жалобно стонет. Наполняя в баре легкие легкими сигаретами, вдыхая «Вог» вогнутыми грудными клетками, женщина поет небеспечной жизни недолговечную арию надежды о «выгодном браке».
— Если бы ты только знала, насколько я прав.
Если бы он только знал, как не прав…
— Как насчет того, чтобы передать мне книгу? — интересовалась Софья.
Ей не терпелось увидеть его, хотелось проверить, так ли она себе его представляет. Не странный ли выверт фортуны, не ее ли невидимая ласковая рука скользит по их головам.
— Скажи мне адрес, я пришлю тебе книжку с розой. — Он еще не знал, как ему действовать, имея в голове лишь намерение. Согласно теории Алексея Калганова, доцента кафедры философии, эзотерика и его давнего друга и одногруппника, ситуация должна развернуться сама, без личного вмешательства, но при условии заинтересованности и если не наседать мысленно слишком упорно. Отпущенное, не утомленное обманчивыми рассуждениями, событие должно осуществиться легко и просто. Речь идет о простом сохранении энергии, принципе «Бритвы Оккама». Стоит начать волноваться, анализировать, мечтать, предполагать, и монада[17] перевернется, неизбежное перестанет становиться реальным, и будущее изменит русло.
— Я не люблю обычных роз, — грустно произнесла Соня. — Разве что какой-нибудь цветочек, которого нет краше на всем белом свете.
— Аленький?
В ней проснулся умерший инстинкт, как у самки пойнтера, почуявшей раненую дичь в тревожном осеннем лесу. Она вытянулась, дрожа всем телом, и замерла.
— Скажи лучше сразу, ты несвободен?
— Я несвободен, но иначе, чем ты это себе представляешь. Жены или другой какой-то близкой женщины у меня рядом нет. Да и далеко тоже нет.
Как это странно.
— Хорошо, завтра в полночь приезжай, — произнес он. — Отдам тебе цветочек. — Он знал притягательность опасности скольжения по грани.