— Это единственный способ уничтожить нас. Если они нас убивают, а потом сжигают труп, мы уходим уже навсегда.
Джорджия была в ярости. И я ее не винила за это.
К тому времени, когда мы добрались до дома Винсента, мы уже обменялись с ней сообщениями на эту тему.
Джорджия: «Куда вы провалились?»
Я: «Эмброузу стало плохо. Пришлось везти его домой».
Джорджия: «Почему ты не зашла за мной в ресторан?»
Я: «Пыталась. Не смогла пробиться сквозь толпу».
Джорджия: «Я тебя просто ненавижу, Кэйт-Бомон-Мерсье!»
Я: «МНЕ УЖАСНО ЖАЛЬ».
Джорджия: «Нашла тут нескольких знакомых, они спасли меня от окончательного унижения. Но тебя все равно ненавижу».
Я: «Прости!»
Джорджия: «Не прощаю!»
Мы с Винсентом пытались поддержать Эмброуза, но тот сам выбрался из машины, когда такси остановилось, оттолкнув наши руки.
— Уже сам справляюсь. Черт, до чего тяжелый этот парень! Как он вообще таскает с места на место всю эту гору мышц?
Когда мы подошли ко входу, Винсент немного растерянно обернулся ко мне.
— Я, пожалуй, пойду домой, — сказала я, подталкивая его вперед.
Он явно обрадовался моим словам.
— Я бы тебя проводил, если ты готова подождать несколько минут, пока я его устрою на месте.
— Нет, не надо, сама доберусь. Правда, — сказала я.
И как ни странно, я говорила искренне. Несмотря на все ужасы и странности этого вечера, я себя чувствовала совсем неплохо. «Я могу с этим справиться», — думала я, выйдя за калитку и шагая в сторону дома бабушки и дедушки.
Сердитая Джорджия — не самое приятное зрелище. Хотя я извинилась перед ней миллион раз, она все равно не желала со мной разговаривать.
Обстановка в доме стала неуютной. Мами и Папи старались делать вид, что ничего не замечают, но на пятый день после моего непростительного преступления Папи обнял меня и сказал:
— Почему бы тебе не зайти сегодня ко мне на работу?
Он оглянулся на надутую Джорджию и многозначительно посмотрел на меня, как бы говоря: «Не здесь же разговаривать!»
— Ты уже давным-давно ко мне не заглядывала, а у меня много нового, чего ты не видела.
И вот после школы я прямиком отправилась в галерею к Папи. Войти в его магазин было все равно что войти в музей. В приглушенном свете древние статуи выстроились по обе стороны комнаты, глядя друг на друга, а в стеклянных витринах красовались предметы искусства — глиняные, или из разных металлов, включая драгоценные, или еще какие-нибудь.
— Ma princesse! — взревел Папи, увидев меня; благоговейная тишина разлетелась вдребезги.
Я вздрогнула. Так в детстве называл меня папа, и после его смерти никто больше не произносил этих слов.