Ярость Тургунбая смирилась, хотя руки еще сжимались в кулаки. Хриплым голосом, он вдруг спросил:
— Зачем новую паранджу достала?..
Наступило долгое молчание. Видя, что ярость отца выдохлась, Турсуной, с трудом разжав зубы проговорила:
— В гости пойду.
— К кому? — Тургунбай старался говорить спокойно, как будто ничего не произошло.
— К подругам.
— В гости к нашей ширинташской рвани и в старой парандже можно сходить. Новая пригодится к свадьбе, — снова повышая голос, сказал Тургунбай.
Девушка промолчала.
Не дождавшись ответа, Тургунбай, сутулясь, вышел из комнаты и громко захлопнул за собой дверь.
После разговора с дочерью старик долго не мог успокоиться. Неожиданное упрямство девушки напугало Тургунбая. «Подумать только, даже имя святого ишана оказалось бессильным перед упрямством этой девчонки». Тургунбай передернулся, вспомнив, что дочь назвала святого ишана старым козлом. Отплевываясь, он ворчал про себя: «Как язык-то повернулся? Святого человека сравнить с вонючей скотиной. За такое дело камнями побить, и то мало. Как собаку, камнями побить».
Размышляя над тем, как заставить Турсуной подчиниться, он механически повторил: «Старым козлом назвала… ох, греховодница!» И вдруг ему представилось, что Исмаил Сеидхан действительно чем-то похож на старого козла. Тургунбай даже улыбнулся такому неожиданному сходству, но тотчас же испугался своих мыслей и запричитал:
— Тьфу! Наваждение! И я… Туда же, старый дурак. Велик аллах! И как я мог такое подумать…
Боясь, что и его одолеют нечестивые мысли, мысли, оскорбительные для святого ишана, Тургунбай торопливо вышел из комнаты.
— Баймурад! — позвал он батрака.
Но никто не отозвался на его зов.
— Баймурад! — повысил голос Тургунбай. Но батрак не подбежал и на этот раз. Гнев закипел в груди Тургунбая. «Что они?! Сегодня нарочно взялись злить меня?! — пронеслось в его голове. — Сначала родная дочь, а теперь этот выродок».
— Баймурад! — заорал он так, что у самого зазвенело в ушах. — Где тебя шайтан носит, грязная шелудивая собака.
На женской половине двора стукнула дверь амбара, в которой хранились сласти.
«Слепая дура Ахрос возится там и ничего не слышит, а этот пес пользуется, — с яростью подумал Тургунбай. — Опять до сладостей дорвался».
С женской половины во двор торопливо вбежал Баймурад. Испуганно глядя на хозяина, он просеменил к террасе и остановился, по-собачьи уставившись на хозяина. В уголках губ Баймурада белели кусочки халвы.
Тургунбай не спеша спустился по ступенькам, молча приблизился к побелевшему от страха батраку, на мгновение задержался, словно примеряясь, а затем коротким, но сильным ударом стукнул его по зубам. Баймурад, как подкошенный, свалился на землю. Из разбитого носа и рта хлынула кровь.