Вот они, что тянут тоны,
Сильна рвота модных слов,
В точь французски лексиконы,
В кожу свернуты ослов.
Или вот еще лучше, почти про него:
Ходячий косметик, простеган весь на ватке.
Мурашки не стряхнет без лайковой перчатки.
Чинится день и ночь, напудренный скелет,
Поношен как букварь и стар как этикет!
Трубецкой окриком попридержал кучера и, безуспешно борясь с появившейся неизвестно почему злобой, ответил:
– Нет, любезный Иван Андреевич, не на войну, всего лишь к Его Высокопревосходительству Христофору Ивановичу. А вы, судя по всему, едете желтый билет выправлять?
– Что? – Муравьев задохнулся от возмущения и с угрозой поднял трость: – Я вот вас сейчас…
– Так подойди поближе, ослица валаамская! – Князь поманил пальцем. – За пять аршин каждый геройствовать умеет.
Тут же стала собираться публика, привлеченная шумом разгорающегося скандала – подобное на люди выплескивали редко, и следовало успеть насладиться зрелищем. Некоторые даже начали заключать пари о том, сколько времени продержится домовладелец против княжеских пистолетов.
– Дуэль! – кричал Иван Андреевич, не решаясь, впрочем, покинуть возка. – С пяти шагов стреляемся! Нынче же пришлю секундантов!
В толпе зашушукались и принялись с некоторой опаской оглядываться по сторонам, дабы успеть вовремя ретироваться при появлении военных с малиновыми петлицами на вороте синих мундиров. Москва, конечно, город патриархальный, и многие петербуржские строгости обходят Первопрестольную стороной, но о кое-каких вещах лучше не заявлять вслух. О дуэлях, например.
Оные находились под строжайшим запретом, и само намеренье дуэлировать попадало под действие закона «О покушении на жизнь и свободу подданных Российской Империи», которым участники будущего поединка приравнивались к иностранным интервентам. Рискует Иван Андреевич, ох как рискует! Настолько смел или настолько глуп?
– Перчатку можешь себе оставить! – продолжал насмешничать Трубецкой. – От нее шлюхами пахнет!
Тут уже Муравьев не стерпел и полез из возка. Сегодня спустишь такое, а завтра поползут слухи про позорное поражение в словесной баталии. И хуже того, появятся глумливые стишки, коими балуется половина московского общества, ославят трусом, и целый год из дому носа лучше не высовывать. И куда там кулакам Трубецкого до злых языков!
Князь, при первом движении противника выпрыгнувший на дорогу, принял удар щегольской, но тяжелой трости на рукоять забранного у кучера кнута. Отбил, сбросив вправо, и сильно пнул провалившегося вслед за собственным оружием Ивана Андреевича в колено. В валенке это получилось чуточку неудачно, но оказалось достаточным для потери противником равновесия.