Федор проснулся от своего крика. Он потер лицо руками, и, спустившись вниз, на двор, велел седлать коня.
— Пусть лучше в городе посидят, — думал он, выезжая на дорогу, ведущую в подмосковную.
«Вона, осень уж на дворе, а мне спокойней, коли Феодосия рядом со мной».
Еле заметный, холодный, предрассветный туман окутывал Красную площадь. Белые стены Кремля будто плыли в нем, на окнах выступили мелкие капли влаги, и тихо было в спящем городе — ни движения.
Марья, скорчившись, рыдала на полу опочивальни. Царь, уже одевшись, подошел к ней и, наклонившись, ударил по щеке. Она подняла к Ивану избитое, распухшее лицо, и, закусив губы, замолчала.
— Поднимись, — сказал Иван и сел в кресло.
Девушка стояла перед ним, дрожа, пытаясь все еще прикрыть руками грудь, сдвинуть ноги, чтобы укрыться от его взгляда, и государь рассмеялся:
— А ну руки опусти!
Марья повиновалась и застыла, опустив голову, стараясь не встречаться с царем глазами.
— Если понесешь, — Иван прервался и помолчал, «пошли грамотцу с Матвеем. До родов отправим тебя в монастырь какой-нибудь. Да чтобы ни слова никому не говорила, а то на колу торчать будешь, поняла?».
Марья кивнула, все еще стоя с опущенной головой. «А как же венчание? — тихо, боязливо спросила она.
Иван хмыкнул. «А это ты уж у своего жениха спросил — по вкусу ли ему объедки государевы?
Все, пошла вон с глаз моих».
— А что же со мной будет, государь? — Марья потянула с пола разодранную сорочку и попыталась ей прикрыться.
— А мне какое дело? — Иван зевнул. «Что девство свое ты не соблюла — то забота родителей твоих, а не моя.
Ежели непраздна будешь после сегодняшнего — родишь, и ребенка отдашь, а сама в монастырь пойдешь. Ежели нет — тоже в монастырь, но это уж твоему батюшке решать.
Матвей! — царь хлопнул в ладоши.
Юноша, будто ожидая этого зова, выступил из-за бархатных занавесей.
— Отвезешь куда надо и вернешься, понял? — сказал ему Иван.
Тот кивнул и накинул Марье на плечи опашень.
Иван отвернулся к окну, и, подождав, пока они выйдут, позвал слуг.
— Приберите тут все, — приказал он, и, выйдя из опочивальни, прошел в палаты царицы.
Марья и не помнила, как ехали они по еще сонной, предрассветной Москве. Спешившись на Рождественке, у ворот усадьбы, Матвей сразу же вскочил обратно в седло.
— Что ж мне теперь делать? — Марья подняла к нему залитое слезами лицо.
— Домой иди, — хмуро ответил ей юноша. «Не будет у нас венчания, не по пути нам с тобой, Марья».
— Матвей, — начала девушка, — ты ж сам меня государю отдал, получается, а теперь бросаешь меня. А ежели понесла я?»