— Коли брюхата будешь, то дело царя Ивана Васильевича, а не мое, — отрезал Матвей. «В монастырь пойдешь, что так, что так — кто теперь тебя возьмет в жены, после этого? Все, недосуг мне с тобой балакать, в Кремль надо вернуться. Прощай, Марья, не поминай меня лихом».
Марья, было, уцепилась за стремя гнедого жеребца, но Матвей хлестнул ее плетью по лицу, пальцы девушки разжались, и она упала в уличную грязь.
Слезы смешивались на ее лице с мелким, холодным, уже осенним дождем. Марья с усилием встала, и побрела, шатаясь, к воротам усадьбы.
Едва возки из подмосковной въехали во двор усадьбы Вельяминовых на Воздвиженке, Федор позвал жену в крестовую палату и запер дверь.
— Молчит Матвей Семенович-то пока, — сказал он, взяв в свои большие руки тонкие пальцы Феодосии.
— Ну, слава Богу, — вздохнула жена.
— Однако же Басманов не унимается. Я его сейчас на ложный след вывел, с недельку он покрутится, но потом опять к Матвею Семеновичу вернется. Я и то боюсь, не спосылал бы окольничий людей в Тверь али Смоленск — поспрашивать, не видали ли там Феодосия?
— А может? — жена встала, и обняла Федора, сидевшего на лавке, сзади, прижавшись к нему всем телом.
— Может, — угрюмо сказал Вельяминов. «Самому ему в голову это не придет, а вот царь — тот далеко не дурак, рано или поздно подумает — куда бечь-то с Москвы? На север, али на запад — более некуда».
В дверь чуть постучали.
— Тятенька, — донеслось до Федора, — ты по’мотри, как Черныш выро’!
Федор кивнул, и жена отворила дверь. Марфа втащила в комнату толстого черного котенка, с голубой ленточкой и золотым бубенчиком на шее. Котенок страдальчески свесил голову на сторону и вытянул лапы.
— Ну, ты его, Марфуша, откормила, как он теперь ловить мышей-то будет? — Федор пощекотал кота между ушами.
— Он ленивый, — рассмеялась Марфа, — в подмо’сковной мышка и пробежит по двору, а Черныш даже глаза не приоткроет.
— Вот все бы так, — пробормотал Федор и почувствовал, как жена тихо сжимает ему руку.
С улицы донесся стук конских копыт и крики.
— Что еще там? — нахмурился Федор, выглядывая на крыльцо.
Степан Воронцов, на своем белом жеребце, поднимая пыль, крутился во дворе.
— Федор Васильевич, поезжайте, ради Бога к нам, и пусть Федосья Никитична травы свои прихватит! Только быстрее! — крикнул он.
— Что случилось-то? — Федор сделал жене знак, и она тут же взбежала в свою рабочую горницу — собираться.
— С Марьей у нас беда, — донеслось до Вельяминова уже из-за ворот усадьбы.
— Федор, ну отойди же ты! — раздраженно сказала Феодосия. «Весь свет загородил. И не толпитесь вы здесь, не толпитесь — вона идите в крестовую палату, а мы с Прасковьей к вам потом сойдем».