— Маленький коржик на удачу? — спросила Эвелин.
Я в очередной раз отодвинула тарелку прочь. Достаточно того, что Петра уже наглоталась наркоты.
— Ты действительно хочешь, чтобы он получил эту работу? — спросила Эвелин, когда Штефан и Фриц скрылись за дверью, а Эберхард, Катинка и дети направились вслед за господином Кабульке в питомник выбирать саженцы.
— Почему бы нет?
— Чикаго очень далеко, — сказала Эвелин.
— Чем дальше, тем лучше, — заметила я.
— Понимаю, — согласилась Эвелин и серьезно посмотрела на меня.
— Тогда ты первая, — произнесла я. — Штефан до сих пор считает, что мы остаемся семейной парой.
— Да, мужчины часто бывают тугодумами.
— Я уже съела коржиков на две сотни евро, — вдруг прохихикала Петра. — Это самые дорогие рождественские коврижки в моей жизни.
— Тогда можешь взять с собой, — разрешила Эвелин.
Петра снова хихикнула.
— Значит, теперь он так или иначе станет менеджером в Чикаго, наш господин Гертнер?
— Это мы еще посмотрим, — вставила Эвелин.
— Мой муж тоже зарабатывает деньги, — сказала Петра.
— Так это же прекрасно, — одобрила я.
— Да, но деньги портят характер, — сказала Петра. — Спустя какое-то время парни вбивают себе в голову, что они очень хорошие.
— Что?
— Ну, вот мой муж, например, — проговорила Петра. — Он думает, что он лучше, как я.
— Чем, — поправила ее Эвелин.
— Чем как я, — «поправилась» Петра. — Точно. Он думает, что я где-то несимпатична. При этом у него у самого лысина и пузо. Итак, кто же из нас двоих несимпатичен, он или я?
— Даже сомневаться не приходится, — произнесла я.
Похоже, Петре посчастливилось услышать от своего мужа то же, что и мне от Штефана. С той лишь разницей, что у Штефана не было ни пуза, ни лысины.
— Да ясно же, — заметила Петра. — Поэтому я показываю ему везде и всегда, что могу получить каждого второго мужчину, если захочу.
— Ах вот оно что, — с пониманием произнесла я.
— Да, а мне уже хочется плакать, — пожаловалась Эвелин.
Петра снова хихикнула.
— И это было совсем нетрудно — увести у тебя твоего благоверного, — сказала она, обращаясь ко мне. — А я тебя еще и предостерегала.
— Предостерегала? Ты, меня?
— Ясное дело. Я говорила тебе, что если ты и дальше будешь бегать туда-сюда, как трубкозубка, то я ничего не смогу тебе гарантировать. Да, а ты так и продолжала бегать, как трубкозубка.
Она расхохоталась, и теперь уже ничто не могло остановить этот хохот. Петра уселась на прилавок и кудахтала и икала, словно индюшка. Глупая индюшка с детскими заколками в волосах. Ничего более отвратительного я в жизни не видела.
— Это уже слишком, — проговорила Эвелин и посмотрела на часы. — Все пошло слишком быстро.