Я больше не могла говорить. Чувства нахлынули на меня, и опять меня охватила та страшная ярость, которую я испытывала двенадцать лет назад. Во мне все задрожало.
— Эта ненависть, эта ярость все еще живет во мне, — сказала я наконец, глядя на Вивьен, впившуюся в меня взглядом, — и желание убить этого человека тоже не исчезло.
— Какого человека? Кого вы имеете в виду, графиня?
— Сиреса Лока.
— Сиреса! Но почему? Из‑за Лоринга? Из‑за того, что Сирес послал Лоринга следить за Себастьяном тогда, много лет назад, когда вы встретились с ним в Каннах?
— Нет, вивьен, Лоринг здесь ни при чем, В каком‑то смысле мне повезло, что он задумал меня шантажировать. Он помог мне, сам того не подозревая, помог предотвратить страшную трагедию.
Вивьен посмотрела на меня в замешательстве.
— Простите, графиня Зоэ, но, боюсь, я ничего не понимаю.
— Ничего не понимаете, — повторила я и замолчала. Горло у меня вдруг сдавило, на глаза навернулись слезы, я задрожала.
Потом, глубоко вздохнув, я стиснула руки, чтобы успокоиться, но голос у меня все же дрожал, когда я проговорила:
— Сирес Люк — владелец той фермы в Нью‑Джерси. Это тот человек, который унижал меня, который изнасиловал меня, пятнадцатилетнюю, сделал мне ребенка, женился на мне, а потом выбросил, как ненужную тряпку. И украл у меня ребенка. Он сказал мне, что ребенок умер, но это неправда. Мой сын был жив. Мой сын Себастьян.
Как только я произнесла это имя, слезы хлынули у меня из глаз. Я поднесла дрожащие руки к лицу, а слезы текли и текли, и я не могла сдержать их.
Вивьен подошла и села рядом со мной. Она обняла меня, привлекла к себе, пытаясь успокоить.
А я рыдала, как рыдала в ту ночь, когда узнала правду. Мне казалось, что сердце у меня опять разбивается, как разбилось оно в ту ночь.
Наконец я отодвинулась от Вивьен, нащупала в кармане носовой платок и высморкалась.
Потом посмотрела на нее.
Лицо ее побелело, в глазах была боль. Я коснулась ее руки.
— Благодарю вас, — сказала я и продолжила, прежде чем она успела что‑либо спросить: — Мне бы хотелось закончить свой рассказ, Вивьен.
— Вы должны это сделать, — отозвалась она.
— Когда у меня появились сведения, принесенные Сэмом Лорингом, я обратила внимание на возраст Джо Энтони, и у меня зародились кое‑какие подозрения… — я перебила самое себя, — я привыкла думать о нем как о Джо, а не о Себастьяне. ему было двадцать два, а мне тридцать восемь, когда мы познакомились в Каннах. Шестнадцать лет разницы. Мысли мои помчались галопом. Мой ребенок родился 3 июня 1938 года. Он умер в тот же день, если верить Сиресу Локу и акушерке, принимавшей роды. Если бы мой ребенок остался жив, ему тоже было бы в 1950 — двадцать два.