Я направилась было к Сиресу, когда передо мной неожиданно возникла Люциана, преграждая мне путь.
— Это что‑то новенькое, — сказала она. — Лицо ее было холодно, темно‑карие глаза смотрели жестко.
— Прости, я не понимаю, что…
— Не прикидывайся! — воскликнула она голосом, не допускающим возражений. — Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Крутишься здесь, изображаешь из себя хозяйку дома, ведешь себя, как убитая горем вдова. Ты уже больше семи лет как разошлась с ним, слава Богу, и успела еще раз побывать замужем. Зато какое удовольствие! Ты опять в центре внимания!
— Удовольствие? — в изумлении пролепетала я. — как ты можешь такое говорить? Себастьян умер, и ты думаешь, что я испытываю удовольствие!
— Конечно, испытываешь! Я же наблюдаю за тобой. Подлизываешься к Сиресу, разгуливаешь тут, охорашиваешься, — выпалила она, и ее узкое лицо исказилось от ненависти. — В конце концов, тебе до моего отца нет никакого дела!
Я пришла в ярость. Задыхаясь от гнева, я приблизилась к ней вплотную схватила за руку и твердо посмотрела на нее.
— А теперь ты выслушай меня, выслушай очень‑очень внимательно, — сказала я тихо и резко. — Не надейся, что тебе удастся завести со мной склоку. Ты не сможешь этого сделать! Я не допущу! И не позволю тебе устраивать сцены на похоронах Себастьяна, как ты ни старайся. А есть ли мне дело до Себастьяна или нет, то ты знаешь, я любила его всю жизнь. И всегда буду любить. Теперь, когда его не стало, жизнь станет гораздо беднее, мир — теснее. Дальше. Ты лучше бы вела себя так, как полагается дочери. Ты просто валяешь дурака, кидаясь на меня. Попробуй вести себя с достоинством, Люциана. Стань же, наконец, взрослой!
Я отбросила ее руку и быстро ушла, а она осталась стоять одна.
Пройдя через длинный холл, я поднялась наверх. Меня била дрожь, в глазах стояли слезы. Нужно было побыть одной, чтобы успокоиться.
Дверь в кабинет Себастьяна была приоткрыта. Я вошла, радуясь, что убежала от толпы гостей, и намереваясь придти в себя после стыки с Люцианой.
Сколько же в ней ненависти! Она ничуть не изменилась; когда мы были детьми, она то и дело говорила мне гадости, пытаясь сделать мою жизнь несносной. Очевидно, эта потребность сохранилась у нее до сих пор.
Я подошла к окну, отвела кружевную занавеску и стала смотреть на сад и конюшни. И тут же, при яркой вспышке памяти я увидела нас на дворе у конюшни — Джека, Люциану и себя.
Мы уже сидели верхом и ждали Себастьяна, который садился на своего мерина. Внезапно мой Файербранд понес, чуть не сбросив меня, и сбросил бы, если бы я не повисла на нем, вцепившись в него изо всех сил. Себастьян помчался за мной и помог мне справиться с лошадью.