Старый бродяга с длинными худыми руками, внимательно слушавший этот рассказ, воскликнул:
— Всюду одно и то же! Пускай же во всем обвиняют не голодных и обездоленных, а разврат, нужду, голод. Ведь он и волков гонит из лесу!
— Это правда! — согласились несколько человек.
— Обвинять надо тех, кто морит людей голодом! — заметил Филипп. — А где твой отец? — спросил он мальчугана.
— Когда я жил с мамой, у меня было несколько пап: один уходил, на смену являлся другой. Один из них вечно меня щипал; он был высокий, красивый, и его все называли господином графом, но я его не любил. Моя мать тоже была настоящей дамой. Звали ее Эльмина — красивое имя, не правда ли? Однажды я увидел на улице женщину, похожую на нее, и побежал за нею, но чуть было не попал под карету. Все равно, господин Николя говорит, что я далеко пойду и когда вырасту, то найду свой фарт, так как я дошлый.
Утомленный длинной речью, мальчуган умолк. Он не всегда бывал так словоохотлив: видно, на него подействовала доброта Клары.
Полицейские втолкнули в камеру еще одного мальчика лет шести. У него было серьезное личико, горящий пытливый взгляд, коротко остриженные волосы.
— Еще один! — сказал тощий старик, который отозвался на рассказ Пьеро таким горьким замечанием. — Эй, будущий каторжник, поди-ка сюда! Где тебя сцапали?
— Под мостом. Я там спал.
— Тебе негде жить?
— Было бы где, зачем я стал бы дрыхнуть в таком сыром месте?
— Чем же ты живешь?
— Ищу, что под руку попадется.
— Знаешь ли, что за это сажают в тюрьму, как бродяг и воров?
— Но ведь собаки тоже так делают, а их не сажают.
— Нет, малыш, их тоже сажают! Их забирают на живодерню.
— А что такое живодерня?
— Место, куда запирают заблудившихся животных, чтобы убить их, если хозяева через два или три дня за ними не придут.
— А детей, если за ними не приходят, тоже убивают?
— Не сразу, дружище. Их убивают потом. Для взрослых есть отличные бойни!
— Где это?
— На войне, если нужда не убьет их раньше. Кто же тебя воспитывал? Ты, видать, шустрый.
— Никто.
— Как никто?
— Так. Тетка Крюше купила меня совсем маленьким, чтобы я клянчил подаяние. Потом она продала меня другой старухе, у которой был только один зуб, а та — дядюшке Обмани-Глазу. У него много таких детей; он посылает их за милостыней, и нужно приносить не меньше франка, а то он дерется. Ну, вот я и удрал. Стал выпрашивать на хлеб для себя самого, ночевать под мостами… Там меня и сцапали. Я спал и видел во сне, будто ем большой кусок хлеба… Мне очень плохо: и голодно и холодно. Я хочу сразу на бойню для взрослых!
— Ты уже на пути к ней, сынок, ты уже за решеткой. Здесь — живодерня, где готовят к бойне.