— С вашего разрешения.
То ли в поисках самооправдания, то ли извиняясь, я сказала:
— Прошу прошения, мистер Пембертон, но я первый раз слышу о вашем визите.
Он никак не прокомментировал мои слова. Сомневаюсь, слышал ли он их вообще, внимательно рассматривая ступеньки перед входом. Можно подумать, получив, наконец приглашение в дом, он намерен вступить во владение им.
— Рано или поздно кто-то здесь сломает себе лодыжку, мисс Воген, — сказал он сухим тоном: так хозяин говорит с прислугой. — Для начала их необходимо привести в порядок.
Он пожал плечами, словно после нашего диалога я потеряла способность понимать, после чего, оглянувшись, окинул быстрым взглядом розовые кусты у террасы, лужайку, за которой тянулся заливной луг, поблескивающую излучину реки — и лишь потом повернулся, чтобы войти внутрь. Я всегда буду помнить этот момент. Ибо солнце, клонившееся к закату в юго-западной стороне неба, отбросило перед ним длинную черную тень, которая легла через порог, коснувшись залитых светом панелей холла. И внезапно мне захотелось не закрывать за ним двери, ибо я поняла, что с той минуты и навеки мир никогда не будет таким, как прежде.
Таня, моя сестра, всегда говорила, что у меня чрезмерно развито воображение, но я не сомневалась, что атмосферу в доме, особенно старом, давшем приют многим поколениям, каждый человек ощущает по-своему. И с первых же его шагов я преисполнилась убеждения, что мой дом не принимает его. И дело было не в том, что солнце майского дня сменилось прохладой вестибюля. Тут было что-то большее. Никогда раньше я не обращала внимания на тишину, стоящую в холле. Толстые стены и массивные двери заставили смолкнуть шум весеннего дня и щебет птиц. Не скрипнула ни одна из половиц, не шевельнулась ни одна из портьер. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было наше дыхание.
Но если бы даже дом и не отвергал его, это чувство поселилось во мне.
— М-да, — сказал он. — Неплохо. Очень даже неплохо. — Он стоял, сложив на груди руки и оценивая каждую деталь обстановки; у него был отнюдь не тот равнодушно-вежливый вид, который может позволить себе гость, — нет, он словно бы запоминал каждую подробность, каждую трещинку, каждую покосившуюся оконную раму, каждую щербинку на изъеденных жучком стропилах. — Теперь стоит прикинуть… — Он думал вслух, не утруждаясь обращаться ко мне. — У меня рост шесть футов и два дюйма…[6] Если я вытяну руки, то можно прибавить, самое малое, еще фут… М-м-м, вроде неплохо.
— В самом деле, очень хорошо. Для нашего времени — просто исключительно.