— Что вы сказали им о «Шёпоте»?
Ноэль ждал этого вопроса. Он заставил Ноэля помедлить, точно так же, как и в участке.
— А что я мог сказать? Когда там сидели Рид и тот второй парень?
— Что вы сказали? — настойчиво повторил Лумис.
— Ну, я подумал, что я должен им рассказать и попытался это сделать, но, знаете, так, не впрямую. Делал всякие дурацкие намёки: они меня о чем-нибудь спрашивали, а я отвечал, что расскажу им об этом шёпотом. Они меня не поняли.
— Даже детектив?
— Даже он. Я уверен, что он меня не понял.
— Сомневаюсь, что он знает об операции, — удовлетворенно сказал Лумис. — В будущем, Приманка, если случится что-нибудь подобное, не говорите ни слова. Даже намеков не делайте. Мы со всем разберёмся.
— Как в этот раз?
— Мы узнали об этом позже.
— На пять часов позже?
— Я был занят. К тому времени, как я вас нашёл и позвонил, вас уже отпустили.
— Чушь собачья.
— Приманка, вы расстроены. Я же сказал, я был занят.
Это было бы вполне в духе Рыбака: дать Ноэлю проторчать в полицейском участке весь день — как он позволил ему остаться без всякой защиты в заброшенной федеральной тюрьме несколько месяцев назад. Но Ноэль не собирался показывать Лумису, что ему известно об этом. Он собирался хранить при себе и это знание и эту горечь.
— Вы ещё там, Приманка?
— Тут.
— Хорошо. Мы поговорим с вами позже. Возвращайтесь к Рэдферну и отдохните.
— Я туда не поеду.
— Послушайте, Приманка, я понимаю, что вы чувствуете, но…
— … но я в этот дом не поеду! Во всяком случае, не в ближайшую пару дней. Я не желаю сейчас видеть Эрика. Я боюсь того, что могу с ним сделать.
— Это совершенно естественно, Приманка. Но сейчас вам как никогда раньше надо стараться ничего не испортить. После всего этого достаточно одного неверного движения, одного намека на враждебность, и он поймет…
— Я вел себя с ним враждебно с того дня, как мы познакомились. И он вел себя со мной ничуть не лучше.
— Но вы не можете давать ему понять, что считаете его ответственным за случившееся. Он поймет, в чем дело, — и он поймет, кто вы такой.
— Именно поэтому я и не хочу его сейчас видеть, — объяснил Ноэль. — Пока не успокоюсь настолько, что перестану хотеть придушить его, как только увижу.
— Хорошо. Возможно, так будет лучше всего. Возьмите себя в руки. Это самый верный способ прищучить этого бессердечного ублюдка!
Когда Рыбак произнёс эти слова, ненависть в его голосе показалась Ноэлю почти осязаемой. Почему-то даже более осязаемой, чем его собственное горе и гнев из-за Рэнди. Возможно, потому, что к нему не примешивалась не осознанная до этого момента благодарность за то, что Рэнди мертв — Рэнди, который так глубоко втянул Ноэля в гомосексуальный образ жизни. Да, конечно, в этом причина того, что его гнев не мог сравниться по силе с гневом Лумиса — Лумису не за что было чувствовать себя виноватым, то, что случилось, не вызывало у него смешанных чувств.