— Это всё равно остаётся эксплуатацией человеческих слабостей, — сказал Ноэль.
— Или удовлетворением потребностей, — отозвался Эрик. — У этого вопроса две стороны. Если прибавить к этому «Облака» и «Витрину», всё меняется. Ты знаешь, какая там особая публика. Кинозвёзды просят о членстве в клубах. А в «Витрине» собирается лучшая клубная публика в стране. Ты там был. Ты сам всё видел. По твоей теории это тоже получается эксплуатация. И да, для меня это бизнес, хотя я всё равно вкладываю весь доход от клубов обратно в них же или в новые заведения. Но в моих клубах люди получают то, за что платят, и ещё кое-что сверху — качество. Мафия своими клубами управляет не так. Всё, что их интересует, — это возможность снять сливки, и пусть место загибается через годик-другой. У моих клубов есть репутация. Каждый из них уникален. Они выдерживают проверку временем.
— Но зачем тебе они все?
— Дискотеки? Людям нужны отличные развлекательные площадки, где они могли бы отдыхать и устраивать вечеринки. То же самое и с секс-барами.
— Но почему тогда всё это настолько тайно, настолько скрытно, настолько сомнительно?
— Сначала по-другому было нельзя. Люди не желали видеть много геев, собирающихся в одном месте, независимо от повода собрания. Они и сейчас не хотят этого видеть. Ты же понимаешь это, Ноэль, правда? Несмотря на свою башню из слоновой кости.
— Это превратилось в гетто.
— Может быть и так. Но теперь это добровольное гетто. Это место, где подростки не могут скопом наброситься на одинокого пьяного педика. Если такое случится, собирается группа бдительности и приструнивает ребят. Такого просто нигде не существует за исключением нескольких мест: на Файр Айленд,[34] в некоторых районах Сан-Франциско, в Вест-сайде на Манхэттене.
— Но всё это в таком подполье. И связи с организованной преступностью — зачем они?
Эрик улыбнулся.
— Всё, что я делаю, — преступление по законам этого штата. Я живу с женщиной, с которой мы не женаты. Я сплю с мужчинами, и меня могут привлечь за содомию. Я принимаю наркотики, большей частью — нелегальные. Всё, что я делаю, считается преступлением, а я — преступником. И ты тоже. Мы все. Ты спрашиваешь, почему геи традиционно старались заручиться поддержкой организованной преступности, даже зная, что их обирают. Скажи, как с тобой обошлись в полиции пару дней назад?
Ноэлю не требовалось напоминать об этом.
— Вот видишь, — продолжал Эрик, приняв молчание Ноэля за согласие. — А ведь ты уважаемый член общества, преподаёшь в университете. Надо начинать с этого, с этих притеснений, если ты действительно хочешь понять, почему гейская субкультура выглядит так, как выглядит. Иначе твоя книга получится просто ещё одним куском академического дерьма.