Когда спустя семь дней Дашу выписали, Татьяна была уверена: девочка сильно обиделась на нее — так глубоко, что этого вообще не видно. И хотя она объяснила дочери ситуацию и тысячу раз извинилась, но все равно думала, что в их отношениях что-то неуловимо изменилось, как будто надломилось. Даша неизменно утверждала, что все в порядке, но Татьяна не переставала чувствовать вину.
* * *
Татьяна рассказала мне об эпизоде с больницей, который, как ей казалось, объяснял происходящее с дочерью в настоящее время. Она утверждала, что, бросив дочь в больнице, такую одинокую и несчастную, без родительского внимания, нанесла ей непоправимую травму. Я попробовал логически обосновать это с Татьяной. Спросил ее, много ли времени они с дочерью разговаривали в обычной жизни. Высказал свое предположение, что раз Даша любит читать, то наверняка в больнице ей не было так уж плохо. Она проводила время за своим любимым занятием в тишине и покое.
Татьяна истово спорила со мной, но на ее лице читалось скорее недоумение, нежели злость. Она не понимала, как вообще можно оспаривать то, что она считала истиной в последней инстанции. Нам еще предстояло разобраться — откуда оно, это чувство вины, привито ли оно родителями или мужем, или это личная инициатива Татьяны — брать на себя ответственность за все происходящее не с ней.
Мы договорились встречаться раз в неделю.
* * *
Накануне второй сессии Татьяна позвонила мне, многословно извинилась и предупредила о своем возможном опоздании. К сожалению, после нее у меня была назначена встреча с другим клиентом, поэтому я был готов принять Татьяну, сократив сессию на время ее опоздания. Она еще раз извинилась, поблагодарила меня и попрощалась.
На следующий день она снова позвонила мне примерно за час до сессии, опять извинилась, сказала, что может опоздать, заверила меня, что не собирается уходить из терапии, просто так складываются обстоятельства. Сказала, что оплатит полную сессию, и даже спросила, не нужно ли будет заплатить неустойку за появление не вовремя. Я напомнил ей, что она уже звонила накануне, что этот вопрос уже решен и ничего страшного не случится.
В итоге опоздала Татьяна ровно на две минуты.
Войдя в кабинет, она снова несколько раз извинилась и рассказала о причинах, заставивших ее задержаться. Посетовала на свою слабохарактерность: не смогла вовремя уйти от мамы.
Я был немало удивлен такому поведению: на первой сессии она произвела на меня впечатление довольно уверенного человека, а сейчас просто источала неуверенность. Может быть, ее ранее демонстрируемое поведение было просто привычной маской? А теперь она стала воспринимать меня как относительно важного и нужного человека и начала показывать свое истинное отношение. В первую очередь — конечно же к себе. Если так, то проблема даже глубже, чем я предположил сначала.