Его рука тем временем заскользила вверх по бедру. Она не остановила его, даже обвила ногой его ногу под столом, облегчая ему доступ. Хрипло пробормотав что-то одобрительное, он костяшками пальцев стал медленно поглаживать красный шелковый треугольник, пока она не застонала.
Пока она пыталась задержать рвущиеся стоны, его пальцы пробрались под шелковую полоску и заскользили дразнящими дорожками. Огонь вспыхнул в ее крови. Спина выгнулась. Бедра задвигались. И со стоном нетерпения он глубоко погрузил пальцы внутрь, а большой палец оставался снаружи, лаская, гладя, дразня.
Раскаленная лава растекалась по ней с головокружительной силой по мере того, как наслаждение росло, а напряжение сгущалось. Она теряла контроль, и знала это. Тело извивалось по собственной воле, и невозможно было сдержать звуки, рвущиеся из горла. С каждым ритмичным скольжением пальцев ее страсть воспаряла.
— Трев, — прошептала она в отчаянии, вонзаясь пальцами в твердые мускулы его плеч. — Остановись. Мы должны остановиться.
Он сделал паузу, но не убрал пальцев.
— Почему? — спросил он низким, хриплым шепотом, возродившим в памяти жаркие ночи страстной любви. — Скажи мне, почему, Джен?
— Потому что я… мы… — Она с трудом говорила между неровными вдохами, оглушающим стуком сердца и сводящими с ума движениями его большого пальца. Стремительно приближаясь к краю, она заглушила вскрик и в отчаянии схватила его за запястье.
Они уставились друг на друга в горячем, напряженном молчании, пока где-то внизу под ними публика не зааплодировала.
Он медленно вынул пальцы из ее пульсирующей интимной сердцевины, и само это движение породило еще один всплеск ощущений.
— Ты не ответила мне, — прошептал он. — Зачем останавливаться?
Она, конечно, знала: он хочет, чтобы она призналась, как ей неловко и что все ее рассказы — ложь, никаких оргий не было, а она просто страстная женщина, любящая секс.
— Если ты боишься, что нас поймают, — сказал он, прокладывая ладонью медленную соблазнительную дорожку вдоль ее бедра, — или если смущаешься делать это в общественном месте, скажи.
Хотя его прикосновения не давали ей остыть, она пробормотала:
— Я не сказала, что боюсь или смущаюсь, но… но… — она лихорадочно подыскивала точку опоры, — но почему мне одной наслаждаться действием? Это несправедливо. Ты же сам говорил, что одноактная пьеса не может быть возбуждающей.
— Чертовски возбуждающая. — Его рука снова нацелилась вверх, когда он наклонился ближе и, губами прикусив мочку уха, прошептал: — Мне никогда не надоест быть внутри тебя, Джен. Чувствовать твой жар, твою тесноту. Держать тебя и наблюдать, как ты возносишься к вершине.