Какой ужас! Дибров сам не заметил, как задремал, хотя специально остался в машине, жалуясь на то, что Искандер нещадно храпит. Он решил выждать пару часов и отправиться к скале в одиночку. И вот заснул. Какой страшный сон! А ведь это, возможно, уже не предупреждение, а прямая угроза, подумал он. Надо быстрее идти. Колея белела в темноте, и была хорошо видна, но Дибров не стал придерживаться дороги, а, спрямляя путь, пошел напрямик, ориентируясь на слух по тихому плеску воды в реке. Кузнечики стрекотали как оглашенные, словно южные цикады, замолкая лишь тогда, когда Дибров подходил совсем близко. Небо в бледных звездах так и не приобрело той холодной черноты, что характерна для августа и осени, но иногда Владимир все же взглядывал вверх, в который раз безуспешно пытаясь отыскать Полярную звезду - Золотой Кол, как называли ее монголы. Он окончательно запутался, вспоминая, откуда надо отложить шесть расстояний - от ковша или от ручки Большой Медведицы, прикидывал так и эдак, пока внезапно над ним, закрыв на мгновение звезды, не пронесся бесшумно силуэт с распластанными крыльями. От неожиданности Дибров чуть не присел, но тут же понял, что это на ночную охоту вылетела большая сова. Еще пару раз, словно сказочная нежить, сова проносилась над ним, невольно заставляя холодеть сердце. Чтобы немного успокоить нервы, Дибров начал насвистывать какой-то шлягер, пока не спохватился, что лишний шум сейчас ни к чему. Гора медленно поворачивалась противоположным скальным боком, оставаясь все время справа. Ее силуэт был монолитен - сплошная черная тень, закрывающая пространство до самого неба. Пару раз Дибров оступался, проваливаясь в норы сусликов, но все же довольно скоро различил далеко впереди неяркий огонь костра - там остановились туристы. Можно было напрячь слух и различить отдельные слова, уфологи еще не спали, но Владимир, не раздумывая, свернул к самому берегу. Он решил переправиться через Калым, не доходя до лагеря, встречаться и объяснять, зачем он оказался здесь в такой поздний час, не хотелось. В мутной днем и блестящей теперь воде реки слабо отражались звезды. Дибров сел на обрыв и свесил ноги, не чувствуя опоры. Перевернувшись на живот, он стал съезжать вниз, ощущая, как крошится сухая глина. Отдельные комки срывались и падали, рождая тихие плески. Шкатулки, несмотря на свои малые размеры, мешали зацепиться руками за берег как следует, Дибров уже подумал, что нечего было таскать их с собой, следовало просто вытряхнуть содержимое в какой-нибудь мешок, как вдруг сорвался и ухнул с обрыва, больно ударившись при этом подбородком о глиняный выступ. Еще мгновение спустя он ощутил себя стоящим по колено в воде. - Блин! - сказал Владимир любимое русское слово, способное заменить в зависимости от ситуации длинную фразу или короткое междометие. - Приехали! Он посмотрел вперед, пытаясь определить, далеко ли до другого берега и насколько здесь глубоко, ничего не понял и побрел, при каждом шаге тщательно ощупывая дно. Через десять метров вода поднялась ему до пояса. Чепуха, подумал Дибров, вряд ли придется плыть и на середине реки, когда где-то в отдалении послышался неясный шум, вернее треск, словно заработал маленький электрический моторчик. Треск раздавался сзади, на берегу, Владимир обернулся и замер - прямо на палатки туристов спускалась гигантская, как летающий остров Лапута, тарелка пришельцев.