- Это тебя-то?- спросил Щеглов.
- И меня будут уважать. Помещики сами виноваты…
- Жалко, тебя раньше не слушали.
- Вернусь – теперь послушают.
- Сегодня что-то ты расхрабрился.
- Я всю ночь думал… Я сегодня на заседании говорить буду. Высший монархический совет заражён либеральными идеями, так и выпалю… Лупить шомполами надо повально целые губернии – вот программа (были и шомпола с нагайками, и сотнями расстреливали, кололи штыками, рубили шашками, вешали как пленных красноармейцев, так и гражданское население; ныне об этом память отшибло. – В.К.). А войдём в Москву – в первую голову – повесить разных там… Шаляпина*, Андрея Белого, Александра Блока, Станиславского… Эта сволочь хуже большевиков, от них самая зараза.
…Женщины бежали от апокалиптического ужаса через фронты к своим милым, хорошим «рыцарям духа», подставлявшим грудь под большевистские пули во имя восстановления красивой жизни. Женщины метались по полуразрушенным городам, грязным переполненным гостиницам, угарным кабакам, где песни Вертинского прерывались револьверными выстрелами и треском разбиваемых о головы бутылок вина за красновские, за деникинские кредитки… И так – всё ниже на дно человеческого водоворота.
Когда они вырвались… на лазурные берега Константинополя, выбора не оказалось: тротуар, ночной красный фонарь и вдали пуговицы полицейского мундира.
Самое бесполезное, что можно было придумать, - и этому немало дивились на Западе, - сидеть у стола под газовым рожком и ночь напролёт бродить по психологическим дебрям. Если взять, например, резиновый шар, наполненный воздухом, и поместить его в безвоздушном пространстве, он начнет раздуваться покуда не лопнет. Русских беженцев распирала сложность собственной личности. Для её ничем не стесняемого расцвета Россия когда-то была удобнейшим местом. Неожиданно поставленная вне закона эта личность с угрозами и жалобами помчалась через фронты гражданской войны. Она докатилась до Парижа, где попала в разряженную атмосферу, так как нигде никому не была нужна. Иной из беженцев помирился бы даже с имущественными потерями, но никак не с тем, что из жизни может быть вышвырнуто его «Я». Если нет меня, то что же есть? Если я страдаю – значит нужно изменить окружающее, чтобы я не страдал. Я – русский, я люблю мою Россию, то есть люблю себя в окружении вещей и людей, каким я был в России. Если этого нет или этого не вернут, то такая Россия мне не нужна.
…Тем временем подъезды иных домов в Петрограде оживлены, люди входят и выходят, на них новые вывески: Народный университет… Академия искусств… Высшая школа хореографии…,Музыкальная академия… Студия народной драмы…»