– Э… Какой прекрасный почерк… – выдавил из себя калиф, впервые в жизни, к своему величайшему удивлению, растерявшийся перед женщиной.
– Это госпожа писала, – выскочила вперед вторая служанка.
– Помолчи, Фатима, – тихо одернула ее хозяйка.
– Госпожа, – калиф слегка склонил голову, не кланявшуюся никогда и никому, – не только молода и хороша собой, но и прекрасно образованна…
Даже сквозь шелк чадры было видно, как заалели щеки Ясмин.
– И у нее такой чудесный голос, – проникновенно продолжал калиф, – как у гурии рая. При его звуках несчастный смертный мгновенно забывает о всех своих бедах и горестях…
– О, – вздохнула Ясмин, – значит ли это, что у вас, господин, тоже есть свои горести?
– Увы, – вздохнул калиф.
– Госпожа, – бесчувственная Зульфия дернула Ясмин за рукав, – солнце садится, а мы ведь еще собирались в баню…
* * *
Дальше все получилось как-то скомканно. Ясмин бы одернуть Зульфию, велеть ей замолчать, а то и вовсе отослать их с Фатимой по какому-нибудь важному делу, но вместо этого она, окончательно смутившись, спросила купца о розовой воде, лавандовом масле, жасминовом мыле и прочих вещах из списка.
Купцу тоже следовало бы если не предложить Ясмин свои услуги по сопровождению до бани и после, до дома, то хотя бы сделать ей хорошую скидку на товары. Но он молча подал ей упакованные в пергамент покупки, молча принял деньги, так же молча выдал сдачу.
И лишь когда шелест серебристого шелка поглотили звуки затихающего базара и уже не видно было, как заходящее солнце играет в отдалении в золотых серьгах Ясмин, калиф окончательно пришел в себя.
Первым делом он порадовался, что сразу же отослал Джафара, и теперь тот не будет настаивать, чтобы калиф возвращался во дворец и терпеливо ждал завтрашнего дня, потому что он намеревался поступить в точности до наоборот.
Великий визирь, конечно, хитроумен, и у него имеется тщательно продуманный план, но он в то же время излишне хладнокровен и оттого полагает, что некуда спешить.
У него же, калифа, в жилах струится горячая кровь потомков пророка, и он знает, как быстротечна жизнь. К чему терять попусту драгоценные дни и не менее драгоценные ночи, когда можно провести их с женщиной, к которой так неистово стремится вот уже шестой день его сердце?
Пожилому хладнокровному Джафару не понять, что это просто кощунство. Кощунство – искусственно разделять два тела, два сердца, созданных, чтобы дарить друг другу радость и наслаждение. Ибо не для того создал нас Аллах жаждущими любви, чтобы отнимать от наших губ ее драгоценный напиток. Поэтому калиф, пересыпав дневную выручку в большой кожаный кошель и небрежно сунув его под мраморный прилавок, чтобы не обременять себя лишним грузом, вышел на улицу. Он даже не позаботился о том, чтобы запереть лавку на ночь, что, как мы вскоре увидим, имело далеко идущие последствия.