Обращение казахского хана Таваккула в поисках возможного военно-политического союзника к русскому царю, который тогда воевал с сибирским ханом Кучумом, военным союзником бухарского Абдуллы-хана, было истолковано московской дипломатией весьма своеобразно, а именно как просьба о приеме под высокую «царьскую руку», т. е. как обращение к протектору. В частности, в ответной грамоте царя Федора Иоанновича казахскому хану Таваккулу содержится обещание отпустить султана-пленника Ораз-Мухаммада, если хан пришлет в аманаты (в заложники) своего сына «Усеина-царевича», а также послать в будущем на помощь хану «многой рати с огненным боем» и оберегать казахов «ото всех их недругов». «А вы, — обращается далее русский царь к казахскому хану, будучи под нашею царьскою рукою и по нашему царьскому повеленью, будете воевати бухарского царя и изменника нашею Кучюма царя сибирского, изымав, к нашему царьскому величества порогу пришлете» [КРО, с. 8–9].
Грамоту царя и его подарки хану (панцири и сукна) повез из Москвы посол Таваккула Кул-Мухаммад в сопровождении царского переводчика Вельямина Степанова, «служилых тотар и стрельцов». В «Докладе переводчика Вельямина Степанова царю Федору Иоанновичу о поездке его к хану Тевеккелю» (1595 г., не позднее октября) нет никаких сведений о содержании и характере переговоров Вельямина Степанова с Таваккул-ханом. Зато там приводятся интересные историко-этнографического характера известия о приеме в ставке казахского хана и отпуске русского посла.
Посольство выступило из Москвы не позднее начала апреля 1595 г. и через Казань направилось на Иргиз; идя «день и ночь», спустя девять недель достигло «Пегих гор» (букв.: ‛Ала-Тау’) и наконец в начале лета прибыло в кочевую ставку (орду) Таваккул-хана. В орде хана «стояли шесть шатров, а в царевых шатрах сидели царевы ближние люди, а назади шатров стояли избы полотяные, а царь сидел на заднем шатре, а у него не было никого, один при нем был Сутемген князь». Вельямин Степанов «ссел с коня, не доезжая маленько переднего шатра, и пришел к цареву шатру и встречал Вельямина царев ближней человек Исмаил-баатыр». Вельямин Степанов вошел в шатер, где «царь сидит», и от Федора Иоанновича, «всея Русии самодержца», казахскому хану «поклон правил и грамоту подал» и речь говорил по государеву наказу. Таваккул взял грамоту, велел Вельямину сесть, а затем, распечатав грамоту, сказал царскому переводчику: «Сам-де грамоте не умею, а людем-де своим честь дать не верю, потому что у меня молла мой бухарец и которое-де будет тайное слово и то-де будет у Абдуллы царя в ушех». Сказав так, Таваккул велел прочесть грамоту «своему верному человеку, чтоб бухарские и шибанские люди того не ведали». По словам Вельямина Степанова, Таваккул-хан чтил его и «корм присылал доволен» и, продержав у себя «полпяты недели», отпустил его 30 июля. Вместе с посольством Вельямина Степанова Таваккул-хан отправил в Москву своего сына «Мурата-царевича да посла своего Кулмаметя», т. е. знакомого нам Кул-Мухаммада [КРО, с. 13–14].