В глубинах полярных морей (Колышкин) - страница 182

Десять лет! Как мало это по сравнению с историей Балтийского флота, берущего свое начало от Петра I, или по сравнению с историей флота на Черном море, носившем на своих волнах корабли Спиридова и Ушакова. И как это много, если судить по тому, что сделано на Севере, каким стал его флот. У нас есть надводные корабли разных классов. Наша бригада подводных лодок, несмотря на потери, стала многочисленней, чем была до войны. Наша авиация добилась господства в воздухе. Наша береговая артиллерия — неприступная оборонительная сила. И ведем мы бои на таких просторах, которых не сыщешь ни на Балтике, ни на Черном море. Таков уж наш театр.

Впервые за время войны так весело и с такой широтой отмечали мы военно-морской праздник. Да это и понятно. Победа была еще неблизка, но зрима и ощутима. Позади был триумф на Волге. Сейчас, в эти дни, гремела почти такая же по масштабам битва у Курска. В огне невиданных танковых сражений все явственнее проступал счастливый для нас исход. И там, где решались главные судьбы Советской России, и здесь, на самом-самом правом фланге, дела шли хорошо. Что ж не праздновать-то?

Был и концерт в Доме флота. Был и банкет. Были и многочисленные поздравления. Не было лишь душевной легкости и покоя: перед глазами не могли не стоять судьбы боевых друзей, не вернувшихся с моря.

«Щ-422» не получила заслуженной награды. За десять дней до того, как был подписан Указ, связь с ней прервалась. А в море лодка вышла 1 июля.

[250]


Нелепое совпадение: когда Видяев вышел командиром на «Щ-421», лодка тоже не успела получить боевой орден. Но тогда погиб лишь сам корабль — люди остались живы. Сейчас дело обстоит в тысячу раз хуже. Не вернулась лодка, не вернулся экипаж. И что случилось с ними — никому не известно.

Навсегда мне врезалось в память, как Федор Алексеевич с присущим ему оптимизмом говорил, застенчиво улыбаясь, друзьям:

— Вот сбегаю в море разок — и в отпуск. Комфлот отпустить обещал, сына повидать надо.

Незадолго до этого Федор наконец описался с женой, связь с которой оборвали долгие и извилистые эвакуационные пути-дороги. Своим малышом он еще не успел по-настоящему налюбоваться.

Не будет теперь долгожданной встречи.

Шуйский и Каутский ходят сами не свои. С Видяевым их связывала неразлучная дружба. Это была замечательная троица. При всем несходстве характеров их роднило одинаково честное, предельно добросовестное отношение к своему боевому труду, влюбленность в свою профессию. Я не хочу сказать, что другие командиры не обладали такими же качествами. Но у этих они были выражены особенно ярко, наложив отпечаток на весь их духовный склад. Это были скромные трудяги по характеру и образу мыслей. Но слово «скромность» никак не подходило к их боевым делам.