Бубякин сунул руку за пазуху, протянул Шошину свёрток, замотанный в кожаный лоскут. Тыча в свёрток, Жирков сказал:
– Это всё, что осталось на память о Василии Котенко. Обязательно передай, Гаврила, самому большому начальнику революции.
– Коль самому большому революционному начальнику, то непременно, – строго сказал Шошин.
Он развязал кожаный жгутик и бережно развернул помятые, сальные по краям листы. Письмо, видимо, последнее в жизни Котенко, было адресовано председателю Якутского губревкома П.А. Ойунскому. Пробежав его глазами, Шошин прочел:
– «Здорово, Платон!
В Среднеколымск приехал вчера ночью. Пользуюсь тем, что сегодня отправляется в Якутск почта, пишу краткую записку.
Устроил я межведомственное совещание в Абые, рассказал о положении Советской Республики и задачах революционных ячеек на местах, о предстоящем объявлении Якутской республики, трактах, Холбосе и т. д.
…Должен подчеркнуть, что известие о Якутской республике очень благотворно действует на якутов, и я всё больше убеждаюсь в правильности выбрасываемых лозунгов по этому поводу».
Короткая, наспех набросанная записка предназначалась жене. Шошин прочел и ее:
«Я погиб. Вырасти сына достойным дела отца, сделай из него бесстрашного борца…»
– Это письмо, – пояснил Бубякин, – мне передала Наташа – жена звена, в тордохе которого останавливались бандиты, когда везли Котенко и Синявина на казнь. Ещё Наташа рассказала, что Василий Дмитриевич просил передать товарищам и семье такие слова: Эти озверевшие бандиты не оставят нас в живых. Расскажешь, что люди, измученные до предела, погибли за Советскую власть. Вот Гаврилка Мохнаткин тоже знал Котенко. И Деревянова знал. Тот за его голову награду сулил – десять песцов и деньги…
– Ловкий он, Гаврилка. Много добра людям сделал, многих от верной гибели спас.
– Как же тебе, Гаврилка, удалось уйти от Деревянова? – спросил Шошин.
– С Деревяновым я встретился в Харатальском лагере на Алазее, – смущённо начал Мохнаткин. – Поручик с индигирской тундры шёл на Нижнеколымск. У меня задание губревкома было… Пришлось атаману нож подарить, а взамен выпросить вот эту пуговицу, – Гаврилка ловко подбросил на ладони блестящую железную пуговицу от офицерского мундира, – а потом, как случай представился, так и ушёл от них.
– Бандитизм, он страшней чумы, страшней копытки… Мы хотели было Гаврилку отправить в дальние стойбища, а потом раздумали. Нельзя одного оставлять… Мы тут сообща живём, бандиты нас обходят, – не без гордости сказал Батюшкин.
– Ничего, товарищи, придёт и на нашу улицу праздник. Есть сведения, что побережье до самой Олы свободно. Банды генерала Полякова разбиты, – сказал Шошин.