…К Фросе сознание приходило медленно. Очнулась она в тот момент, когда Бочкарёв громыхнул дверью. Острый спиртовой запах раздражал – её подташнивало. Никак не могла вспомнить всё, что случилось, заставила себя подняться. Некоторое время сидела, привалившись к стене, потом встала и придвинулась к выходу.
Распахнула дверь. Сладковатый воздух ударил в лицо. Закружилась голова. Переступила через порог. Нелькутовские собаки, завидев её, ласково повизгивали, успокоено виляли хвостами. Каранас жалобно затявкал, потянулся к ней. Фрося подошла, опустилась на колени, обхватила его крупную лохматую голову, Каранас тёплым шершавым языком лизал её руки.
Тут Фрося увидела пустую бутылку из-под спирта, тряпьё у порога, разбросанные спички… Её бросило в жар. По свежему нартовому следу прошла за избу и увидела растворяющуюся в серой туманности упряжку.
«Ушёл… На Омолон бежит, через Верхний Балыгычан по реке Буюнда выйдет на Олу. Древняя столбовая дорога русских землепроходцев открыта для бандита», – горестно подумала Фрося.
Собрала разбросанные порванные шкуры, накрыла ими труп Мишки Носова, попыталась повернуть Нелькута. Тяжеловато… Однако осилила. С давних пор боялась она пауков и мертвецов. Теперь же не было ни малейшей брезгливости. Не хотелось оставлять Нелькута в пустынном посёлке на съедение зверью.
Вдруг слабый стон пробился наружу. Фрося отпустила Нелькута и затаила дыхание.
– Неужели?.. – сорвалось с её сухих, потемневших губ.
Наклонилась над Нелькутом. Прислушалась. Запустила руку под кухлянку, почувствовала тепло.
– Живой!..
Разорвала кухлянку, с правой стороны груди увидела запекшееся маленькое отверстие. Сквозное… – пронеслось в голове. – Выдюжит… Сорвала с плеч платок. Располосовала пополам. Одну половину запихнула Нелькуту под кухлянку. Взвалила его на нарты. Из избы принесла старенькую, потёртую ровдугу. Укутала Нелькута…
Собаки без понукания взяли с места. Каранас легко и стремительно повёл упряжку туда, где за крутым изворотом Лесоковки – Фрося не знала – растянулся экспедиционный отряд Байкалова.
* * *
На дальних сопках устало прилегло побледневшее солнце. Южный ветерок бродил по керетовскому прилесью, вросшему в сугробы береговой кручи. По узенькой тропинке, вьющейся среди осевших снегов, ревкомовцы пробирались к времянке Котельникова, откуда еле слышно доносилась грусть старинной задонской песни. У времянки остановились. Возле нарт мирно дремали собаки. Над плоской крышей курился резвый дымок. Всё было спокойно. Шошин толкнул перекосившуюся с прощелинами дверь, и она ворчливо подалась. В прокопчённой низкой комнате за неубранным столом сидели четверо. После некоторого замешательства, вызванного их приходом, из тёмного угла выполз Седалищев, протиснулся между столом и широкой лавкой к Шошину и сказал: