Он собрался уже указать Романовскому на дверь, молча, без каких-либо объяснений, но подумал, что тот его не поймет. Решит, что пьян, обидится или, чего доброго, найдет кого-нибудь другого, кто эти деньги возьмет. Нет, его надо отвадить раз и навсегда, и в голове у поэта мелькнула жестокая мысль, тотчас же принявшая форму готовой идеи.
– Слушай, Леха, – сказал он и покровительственно похлопал Романовского по плечу, – фонды, журналы, издание книг – это все хорошо. Мы сделаем. Но у меня сейчас есть один знакомый, которому срочно нужны деньги. Можешь помочь?
– Разумеется. Если человек заслуживает…
– Он заслуживает, заслуживает, – пробормотал поэт, – знаешь, ты посиди, а я его сейчас вызову.
– Может быть, все-таки завтра? Или ты как-нибудь сам?
– Нет, завтра не надо, – сказал поэт строго, – хорошее дело нельзя откладывать. А мне он не поверит.
К телефону долго не подходили. Наконец сердитый, сонный голос промычал:
– Але.
– Луку будьте добры.
В трубке истерически взвизгнули, раздался яростный стук в дверь, и поэт услышал испуганный голос:
– Ты что, сдурел?
– Приезжай срочно. Дело есть. И бутылка, да не одна.
– Иди к черту, – разъяренно произнес Лука.
– Приезжай, не пожалеешь.
– Да как я приеду-то?
– Я сейчас за тобой авто пришлю.
Поэт повесил трубку и спустился вниз, где тотчас же опознал нужную машину.
– Слушай, шеф, – разбудил он сладко посапывающего и вряд ли сильно тяготившегося своим положением шофера, – чтоб одна нога здесь, другая – там. Вот адрес – хозяин велел.
Водитель что-то проворчал насчет перегороженной улицы, но завел двигатель, и поэт удовлетворенно подумал: на цепь себя посадить немудрено – как вот только слезть с нее потом?
Романовский наблюдал за всеми его лихорадочными перемещениями с растерянностью и недоумением.
– А помнишь, Алешка, первый курс, картошку? – спросил поэт, разливая остатки третьей бутылки.
– Помню.
– А как сессию сдавали?
– Да.
– А Луку помнишь?
– Это худенький такой, кудрявый?
– Ну да, дамский угодник.
– Помню. – Голос Романовского вздрогнул, а в глазах что-то помутилось.
– А знаешь, Леша, – продолжал поэт, – года два назад, когда Союз еще что-то мог, мне предложили поехать в Японию. Подписали контракт, дали визу, а потом на шикарном банкете стали говорить тосты за японо-российскую дружбу. А я возьми да и ляпни: «А острова все-таки наши!»
– Ну и что?
– Да ничего, – пожал плечами поэт. – Естественно, я ни в какую Японию после этого не поехал, и вот теперь думаю, зачем это сказал? Что, мне нужны острова, где я никогда не был и не буду? Или за державу обидно? Черта с два. Я полагаю, что японцы даже лучше бы с этими островами управились. Страсть к эффектам погубила. Понимаешь?