Елена Викторовна посмотрела в ответ так нагло, что директриса почувствовала волнение.
– Я не буду настаивать на том, чтобы после декрета вы возвращались в мою школу.
Елена Викторовна передернула плечом, однако гнев ее был поверхностен, в глубине души она была совершенно покойна и мыслями сосредотачивалась лишь на ребеночке. Дети в классе ее окружили такой тишиной, исполнительностью и сообразительностью, что если б не поздние токсикозы и постоянная сонливость, она умилилась бы и подумала, что не зря претерпела от них столько лишений и лучшего способа пронять учеников и повысить успеваемость как забеременеть нет. Всю весну она ходила по школе с большим животом, не обращая внимания на скорбные взгляды, которыми по примеру директора, провожали ее учителя, а после третьей четверти ушла, но когда осенью неожиданно для всех вернулась в школу, ее улыбку больше не видел никто.
Девочки, теперь уже восьмиклассницы, сидя в раздевалке, шепотом говорили, что у Елены родился мертвый ребенок, и еще сильнее отставшие мальчишки почувствовали нечто враждебное, от них исходящее, как если бы в этом мертвом ребенке были виноваты они, потому что не сделали когда-то домашнего задания, плохо написали самостоятельную работу, не поняли, как надо умножать дроби или, не имея на это никакого права, не там и не так раскрыли скобки.
Почему Елена Викторовна вернулась в ту же школу, никто не знал, в учительской шепотом говорили о том, что директриса пришла к ней сама, просила прощения и умоляла вернуться. Этот мелодраматический поступок и раскаяние не слишком вязались с обликом школьной Горгоны, но факт оставался фактом: Елена Викторовна продолжала вести занятия, а когда истекли положенные ей после распределения три года, осталась на четвертый, потом на пятый, шестой… Директор приблизила ее к себе, вскоре она стала завучем, и те учителя, которые глядели на нее снисходительно, звали Леночкой и улыбались ее девичьей красе, теперь ее побаивались, обращались по имени-отчеству, хотя она была и с ними, и с учениками очень мягкой, но за этой мягкостью чувствовалась такая требовательность, что лучше б Елена Викторовна кричала.
Холодком веяло от ее стройной девичьей фигуры, когда она шла школьными коридорами, и поток взрослых и детей опасливо ее обтекал. Иногда к ней заходила после уроков Варя Есаян, которая уже закончила школу и училась в университете на филологическом факультете. Они давно перешли на «ты», и даже разница в возрасте между ними стерлась. У Вари было много разных мальчиков, она жаловалась Елене, что никак не может с ними разобраться, и на время Елена Викторовна забывала, что она завуч и снова превращалась в девушку, какой была до несчастных родов. Она смеялась так звонко, что Варя принималась ее тормошить и говорила: