– Почему? – весело спросил Лева.
Бизнесмен был в прекрасном расположении духа. Дела его шли отменно. Удалось заключить несколько очень выгодных контрактов, снять помещение под офис, купить новый компьютер и мебель, и не в последнюю очередь благодаря посиделкам в деревне. Но что Лев не мог понять совершенно и что мучило его, отравляя вкус успеха – так это, как относится к нему сам хозяин дома, согласен ли он с его главным тезисом, с тем, что они делают в высшей степени духовное и необходимое дело – показывают Западу настоящую Россию, не расписные арбатские матрешки а-ля Мишка Горбачев, не самовары и не псевдооренбургские платки, а Россию стариков и старух, Россию странных людей, равнодушных к деньгам и наживе.
Тезкин с ним не спорил, но и не соглашался, и Лева не мог взять в толк, то ли друг его презирает, то ли просто над ним смеется. Когда, немного смущенный, он предложил своему компаньону поделиться прибылью от варяжских вояжей – а это была довольно приличная сумма, – Тезкин отказался. Он не то чтоб великодушно отмахнулся, а только побледнел, и на лице у него появилось мучительное выражение.
– Мне теперь эти деньги не нужны, – сказал он с нежностью и печалью в голосе.
– Да брось ты! – возразил Лева. – Сейчас не нужны, потом потребуются – не век же ты собрался здесь торчать. Или, хочешь, давай церковь здесь построим.
– Поздно уже, Лева, – проговорил Тезкин тихо.
– Что поздно? – не понял Голдовский.
Разговор этот происходил в Рождественскую ночь. Западные профессора – это была очень серьезная группа из Германии – напившись водки и томимые своими западными снами, мирно почивали на русской печи, а друзья вышли на улицу, где в безумной красоте сияли над землею звезды и среди них та первая, что возвестила о рождении Младенца.
На Голдовского вдруг накатило удивительное состояние покоя и благодарности к этой ночи, небу над их головами и застывшей подо льдом, но шумевшей на перекатах речке Березайке. Ему захотелось сказать Тезкину что-то очень теплое, и он стал сбивчиво, как очень давно, говорить, что они, слава богу, вовремя родились, они, два щенка из трущоб Пролетарского района, битые-перебитые интеллигентские дети, что сейчас, конечно, много всякой пены, грязи, мерзостей, но главное – есть личная свобода, что он счастлив тем, что у него есть семья, есть друг и любимое дело в жизни и что Тезкин научил его самому главному – рассчитывать лишь на себя, не пробиваться наверх, на чужие вершины, а находить собственные. И что он, Тезкин, может быть, и сам не знает, как много он для него значит, он сделает для него все, чего бы тот ни попросил, он сумеет отплатить добром, и еще настанет день, когда они увидят небо в алмазах, – они построят новую жизнь, которую мечтали, но не смогли построить их отцы.