Но это был мир, в котором вырос Айзек. Мир, где «хорошее воспитание» определялось как способность поставить на место выскочку, где мужчин оценивали по фасону их костюмов, а не по чертам характера.
Он ненавидел этот мир тщеславия и пустых обещаний и был счастлив покинуть его в молодые годы, чтобы стать офицером и сделать в своей жизни что-то стоящее. Он пережил битву при Вимейро и при Ролике[3] и много раз смотрел в лицо врагу. Поэтому какая-то титулованная семья с кучей невыносимых отпрысков его точно не испугает.
Насчет Вирджинии у него такой уверенности не было. Она с восхищением разглядывала старинную резную ширму из дуба у боковой стены и массивный мраморный камин в глубине холла.
— Это здесь живет лорд Гейбриел? — прошептала она, когда слуга вышел, чтобы, по-видимому, привести лорда.
— Так я слышал, — хмуро бросил Айзек. — Ты ведь явно знаешь о его происхождении.
— Да, но я никогда не представляла… Я обращала внимание главным образом на его поступки.
— Холстед-Холл знаменит в этих местах своими размерами — триста шестьдесят комнат. Здесь разбиты обширные парки и создан один из крупнейших лабиринтов с живой изгородью в Англии. Последний раз я слышал, что в имении работают семьдесят арендаторов.
— Боже милостивый! Должно быть, его семья невероятно богата.
— Достаточно богата, чтобы купить то, что им хочется или кого хочется. Имей это в виду, когда задумываешь всякие глупости, как эта гонка с одним из них. — Айзек даже не пытался говорить тише; он не собирался позволить этим Шарпам унизить его своим богатством. — Хотя я слышал, что деньги пришли к ним по материнской линии, а не от маркиза.
— Вы правильно слышали, сэр. Мои внуки получили свои деньги от меня.
Айзек, вздрогнув от неожиданности, оглянулся и увидел женщину примерно своих лет, которая спускалась по лестнице. Она шагала медленно, и это придавало ей такой величественный вид, что генерал мгновенно испытал благоговейный трепет. И только заметив у нее в руке трость, он понял, что ее медленная поступь объяснялась слабостью ног.
Генерал машинально потер свою руку, которая не работала с тех пор, как он упал с лошади. Уж он-то прекрасно знал, что это такое — предательство собственного тела, когда ты не способен сделать то, что хочется. Внезапно он почувствовал симпатию к этой даме.
И тут же безжалостно подавил в себе это чувство.
— А вы, должно быть, генерал Уэверли, — сказала, приближаясь к ним, женщина. — Меня зовут Эстер Пламтри, бабушка…
— Я знаю, кто вы! — резко перебил ее Айзек.
Кто же не знает Хетти Пламтри, которая железной рукой управляет пивной империей и перед своим натиском вынуждает отступать всех мужчин-пивоваров?