Приподнявшись вновь, Чернов опять высунулся малость из-за подоконника, показавшись на самую малость – нет ли ещё каких сюрпризов, вдруг где-нибудь у дувала замёрший стрелок целит прямо в их окошко, но нет, улица была пуста. Ни стрелков, ни пулемётчиков, ни «тоёт».
– А сорбоза, сорбоза-то нашего ветром сдуло, – сказал старик.
– Вот любитель шоколада!
– Сорбоз – не воин, – сказал Пухначев, прислушиваясь к стрельбе, которая теперь раздавалась не только в районе Грязного базара, звучала везде, накатывалась волнами, усиливалась, когда накат достигал соседних улочек, потом звук шёл на спад, он будто бы нырял в землю, проносился там по узкой глушащей трубе, просачивался сквозь песчаный барьер и вновь возникал на поверхности – и уже ослабший, нестрашный, катился дальше к гиндукушским подножьям, чтобы там расколотиться о крутой каменный срез, либо угаснуть в сырой теснине ущелья.
– Может быть, он как раз и воин, – задумчиво проговорил Чернов, повторил: – Как раз и воин…
– Тогда чего же он утёк в обнимку с автоматом, вместо того чтобы взять налётчиков на мушку? – лёжа прокряхтел Пухначев, ссыпал с одеяла осколки.
– Может, так оно и надо было!
– Он что, заодно с теми, кто стрелял?
– Разве я это знаю? Просто сорбоза нашего сдуло, видать, ветер сильный был. Не нравится мне эта стрельба, – Чернов притиснулся телом к стенке, стараясь рассмотреть, что там дальше в улочке, высунуть голову мешала мелкая железная сетка, в нескольких местах прорванная пулями, – очень не нравится.
– Постреляют, постреляют и утихнут.
– Может, и так, но вряд ли, – проговорил Чернов спокойно, даже чуточку сонно, – похоже на переворот, – он стремительно, даже слишком стремительно для своего костлявого негнущегося тела, нырнул вниз, прижался к батарее. – Опять эта чёртова «тоёта».
Машина, скрежеща внутренностями, проехала мимо, притормозила у входа, визг был пронзительным, вызывающим зубной чес, Пухначев даже сжался под батареей, Чернов подозрительно глянул на него, стараясь понять, отчего жмётся парень – то ли от страха, то ли от того, что звук действительно «расчесал» зубы. Сам Чернов был спокоен – ничто не отразилось на его морщинистом, заросшем серой щетиной, лице. – Если нас найдут – плохо будет, – негромко проговорил он.
Человек, сидевший за рулем «тоёты», что-то прокричал пулемётчику, тот ответил, оба они засмеялись и «тоёта» уехала.
– Чего это они? – шёпотом спросил Пухначев.
– Проверяли, все ли окна выбиты, – ответил старик, с хрустом поскрёб пальцами по щетине, – специально, суки, приезжали. Воистину – суки, – добавил он, ещё раз послушал стрельбу, ориентируясь, сжал высветленные угрюмые глаза в щёлки, длинно, во всю силу лёгких, вздохнул. – Переворот, – сказал он убежденно, – да! Плохо наше дело.