– Неужели про нас забыли? – сморщился он. – Посольские… Ведь они же за нас отвечают.
– Ну и что? – жёстко спросил Чернов. Прижавшись к стене, он глянул вниз.
Парень с буром уже проломил защитную сетку настолько, что в прореху мог влезть человек, загнул края рванины внутрь и, отставив винтовку в сторону, задом, остерегаясь порвать на себе ватник и длинную бабью рубаху, полез в гостиничку. Собравшиеся подбадривали его.
– Неужели наших в Кабуле уже нет? – пробормотал Пухначев. – Перебили?
– Ещё чего! – не выдержал старик.
– А почему эти так кричат?
– Их район. Они контролируют этот район, потому так кричат.
Из проволочной прорехи парень протянул руку, требуя бур, вместо бура ему дали автомат – мало ли кто может встретить смельчака в тёмном коридоре!
– Эх, жалко, входы мы забаррикадировали, – хмуро произнёс старик.
– Почему?
– Автомат был бы наш.
– Да-а? А каким образом?
– Очень простым, Мужик и пикнуть бы не успел, как на него медведь насел. Ловкость рук – и автомат наш. А с автоматом уже можно воевать. Даже если вся эта толпа полезет, – старик тыльной стороной кулака отёр глаза – совсем иная хватка была у этого человека – как, впрочем, и у всякого человека, прошедшего войну: и умел он больше, и мозги у него были другие.
– Сейчас начнётся крик, – приготовься, – предупредил Пухначева старик. – Этот змей наткнётся на баррикаду у входа, раскидает её, потом увидит, что забаррикадирован вход на второй этаж – и зазвучит песня юного Ашира.
Но пока было тихо. Парень в белой чалме немо озирался в незнакомой гостиничке, цеплялся глазами за каждый выступ, считал сучки в полу, осторожничал – оторвавшись от своих всего на пять метров, он уже трусил. Старик хорошо знал таких людей; Пухначев тоже знал, но меньше.
«Песня юного Ашира» возникла внезапно. Хоть старик и ожидал её, а всё равно она зазвучала внезапно, всколыхнула воздух; отзываясь на крик парня в белой чалме, не зная ещё, что случилось, один из пришедших стремительно развернулся – «чуть из галош не вылетел», отметил старик, и прямо с пояса дал очередь по пустым окнам гостинички. Сделал это лихо – только труха да измельчённая в пыль здешняя желтоватая земля поднялись душным столбом. Потом столб этот смело в сторону, как ненужный хвост, придавило сверху пластом ватного воздуха, сделалось чисто.
По окнам третьего этажа снова прошлась очередь. Пули кромсали дерево, линолеум, картон, труху. Пухначев сжался в комок, и так, горбатым комком, и притиснулся к батарее, охнул подбито, когда батарею тряхнуло – в неё угодила пуля, отсеклась в обратную сторону, угодив на чугунное ребро, с хрустом проломила узенький бетонный подоконник и ушла в потолок. Сверху на Пухначева с Черновым полетела известковая пыль.