Как и когда он взялся за пистолет, старик не видел – пропустил этот момент.
– Ты прости меня, Игорь, – проговорил старик тихо, – если можешь, прости!
– И вы меня простите, Юрий Сергеевич, – поспокойневшим, выплакавшимся голосом произнес Пухначев, повернул к старику бледное круглое лицо. Давайте с вами попрощаемся!
– Давай, Игорь, – старик потянулся к Пухначеву, – как и положено по русскому обычаю.
Он обнял Пухначева, похлопал свободной рукой по его спине, потом неловко чмокнул в холодную припухшую щеку. Пухначев поцеловал старика в щетину, ощутил горький запах увядания, исходивший от его кожи, ему сделалось жалко Чернова, жалко самого себя, Пухначев не сдержался, плечи у него мягко, почти бескостно опустились, в горле возник теплый слёзный пузырь.
Коридор насквозь пробила тяжелая дымная струя. Вначале Пухначев увидел в приоткрытую дверь именно эту страшную струю – тёмную, вонючую, беспощадную, и лишь потом услышал грохот выстрелов, у него комком застыло, затвердело в груди дыхание, живот перехватило тугой железной петлей. Пухначев почувствовал, что его вот-вот вывернет наизнанку, притиснул к животу свободную ладонь и просипел:
– Всё, Юрий Сергеевич! Крутите машинку! – Пухначев до боли сжал веки, перед глазами у него засверкали искры – он ожидал секущего грохота, взрыва, после которого его с Черновым разнесёт на части – и ничего не будет, даже боли, – но взрыва не последовало – старик замешкался.
Пухначев открыл глаза, повернул голову. Старик не таясь стоял у окна и смотрел вниз, на их тихую мрачную улочку и так же не таясь вытирал руками глаза.
– Вы чего, вы чего? – забормотал Пухначев.
– Дай нож! – глухо попросил старик.
Пухначев провёл рукою по карману, где обычно находился нож, не нашел, вспомнил, что уже пользовался им, поискал глазами по комнате, увидел, что нож лежит там, куда его отбил старик – у стены.
– Ну! – потребовал старик нетерпеливо, протянул руку к Пухначеву.
Понимая, что происходит нечто невероятное, Пухначев больно сжал голову руками – мышцы онемели, кости атрофировались, обратились в камень, кровь скисла в творог, закупорила жилы, – надо было отрезветь, прийти в норму, потом на четвереньках подполз к стенке, взял нож.
И только сейчас понял, что в дверь больше не ломятся – было тихо, оцепенение, в котором он находился, сползло с него само собою, без постороннего вмешательства, Пухначеву сделалось покойно и легко, он теперь мог обходиться без всякой помощи извне, без старика, удивился этому превращению, подковылял к Чернову и молча протянул нож. Старик ещё раз вытер глаза и ловким движением перехватил провод – только оболочка скрипнула на лезвии.