Покрутил головой Матвеенков, стряхнул клейкий комок, приставший к рубахе Киямуддина, стал сосредоточенно глядеть вперед, куда-то Тюленеву под локоть, где, как в бойнице, была видна голая, ярко высвеченная солнцем дорога.
– Киямуддин, Киямуддин! – позвала Наджмсама Дядю Федю, но тот, надломленный, не отозвался, лежал, закрыв глаза, в нём что-то похрустывало, скрипело само по себе, будто ломались кости, хрящи, лопались сухожилия и мышцы, боль, передёрнув лицо, застыла на нём, сделала мученическим, чужим, незнакомым. Наверное, такие лица имели когда-то в прошлом древние святые, люди, к которым тянулись, шли на поклон, спрашивали совета, просили за них помолиться.
В глаза Матвеенкову ударил горячий ветер, он заморгал, шмыгнул носом: стеснялся слёз, выбитых ветром. А может, они вовсе и не ветром были выбиты? Князев тоже подозрительно отвернул лицо в сторону, цепляется узко сощуренными глазами за камни, страхует машину, вдруг из-за рыжих, дышащих печным жаром валунов (уж очень быстро раскочегарилось солнце, спорая у светила прыть, оглянуться не успеваешь, как в черепушке вскипают мозги) выскочат душманы? Но, наверное, это только кажется, что Князев страхует машину, на самом деле он просто-напросто, как и Матвеенков, стесняется своих слёз, скрывает их. Оттого что и Матвеенков усвоил эту истину, ему сделалось легче.
– Киямуддин! – снова позвала Наджмсама. Под колеса «уазика» попала каменная горбина, машину встряхнуло, Киямуддин застонал и открыл глаза. Взгляд его прояснился, он попытался поднять руку, потянуться к Наджмсаме, но не смог, рука не слушалась, не гнулась, была чужой. Киямуддин застонал, изо рта снова выбрызнула кровь, и Наджмсама стерла её с губ бинтом.
– Кто в тебя стрелял, Киямуддин? Кто?
– Если бы я знал, Наджмсама. – В горле Киямуддина по-коростелиному зловеще заскрипел перебитый хрящ, щёки задёргались, Киямуддину было больно, но в следующую минуту он справился с собой, проговорил тихо, едва слышно за бормотанием автомобильного движка и звонким щелчком камней о дно «уазика»: – Здесь же они живут, в кишлаке. Исподтишка бьют. Остерегайся их, Наджмсама.
Они не довезли Киямуддина до госпиталя: тот умер по дороге. Всхлипнул загнанно, коротко, открыл глаза, обвёл ими небо, задержался на неподвижной, застывшей в жёлтой мути точке – то ли птица это была, то ли звезда незнакомая, горная; тут, случается, светят ясным днём чёрные далёкие звёзды, – вздохнул прощально, голова его качнулась, свалилась набок, из открытых глаз выкатились жгучие чистые капелюшки, заскользили вниз по щекам.