Медведев сразу распознал голоса. Говорил радист Кульбин обычным своим, будто немного сонным голосом.
— Что это ты кислый такой? Укачало, что ли, на суше?
И, конечно, ответил Фролов. Медведев знал, какая дружба связывает этих, таких не похожих друг на друга, матросов. Фролов, живой, легкомысленный парень, корабельный остряк и задира, сейчас казался подавленным и раздраженным.
— Сухая ты, Вася, душа. Третий день по земле хожу и все в себя не приду. Смотри, как покорежило мотор.
Помолчали. Работали на палубе, перетаскивая какие-то вещи. Снова заговорил Фролов.
— Какой катер! Быстрый, что чайка. Три корабля потопили, самолет пустили на дно. А теперь что? По чужим кораблям разойдемся?
— А ему все равно уж в ремонт пора, — негромко сказал Кульбин. — Ты зачем его, Дима, будто хоронишь? Мы ему огня больше дадим, новую рацию поставим. Еще как повоюет…
— А ребята? Те, что погибли? Как в могилу их опускали, — мне солнце черным показалось. Чтобы не заплакать, по душам говорю, Вася, я себе губу прокусил. Золотые ребята.
— Война! — прозвучал взволнованный голос радиста. — Слезами, друг, делу не поможешь. У матроса слезы наравне с кровью ходят…
— Я бы сейчас на сухопутье пошел, — сказал Фролов страстно. — Лицом к лицу с немцами схватиться. Говорят, командир рапорт подал — в морскую пехоту. Вот бы с ним, пока здесь корабль лечат. Пошел бы ты, Вася, тоже?
— Не знаю, — раздумчиво произнес Кульбин. — С корабля уйдешь, — обратно могут не воротить. Я моряком умереть хочу, если уж умирать придется…
Медведев стоял, опершись на стальное перо руля. Да, золотые ребята! Как сдружился он с ними в военное время… Может быть, взять обратно рапорт, оставить все, как было, положиться на волю случая?
Но три часа спустя, на борту рейсового катеру, он уже подходил к причалу главной базы Северного флота.
Много дней и недель не видел он этого города в сопках, — города, лишенного детей и деревьев, возникшего на голых гранитных скалах, отшлифованных постоянными яростными ветрами, дующими со всех тридцати двух румбов.
Уже рейсовый катер прошел линию противолодочных бонов, огибал пологий, кое-где пестреющий деревянными домами Екатерининский остров.
Нежданный снежный заряд закрутился в воздухе, жесткой крупой осел на серых чехлах и на ворсе шинелей. Мгновенно надвинулась и промчалась зима, и вновь засияло солнце, заблестели окна домов базы, всеми цветами радуги заиграла вода залива.
Темнели пологие гранитные холмы, светлели на них узкие мостки-трапы, превращающие весь город в огромный каменный корабль. Уже с причала видны были: центральный городской стадион, тяжелое, похожее на форпост рыцарского замка, здание штаба на склоне сопки.